Оставаться живым - [21]

Однако все, абсолютно все изменилось; новизна ситуации неисчерпаемая и безбрежная.

Вчера вечером, ты это знаешь, мы круто свернули в сторону неизбежного.

В то мгновение, когда твои мягкие пальцы, крохотные зверьки, вцепились в мои, сжав их нежно и так внезапно,

Я понял, что совершенно не важно, когда я стану твоим любовником - сегодня или же завтра.

Я видел: нечто уже рождается, и это нечто нельзя осознать в обыденных категориях.

После некоторых биологических революций действительно появляются новое небо, земля, новая территория.

Еще ничего не случилось, но мы не можем уже избавиться от этого головокружения.

Такие силы пришли в движение, с которыми не заключишь мировую.

Как морфинисты или погибшие за Христа, жертвы любви были жертвами счастья вначале.

И жизнь, которой мы прежде не замечали, растет нынче утром в колоссальных пропорциях в нас.

Странно, это обычный рассвет, день только начат,

Но мир, когда мы вдвоем, воспринимается совершенно иначе.

Я не знаю, что творится сейчас - между нами любовь?

Или произошла революция?

Начинается новая эра?

После нашего разговора ты пошла и купила биографию Робеспьера.

Знаю только, что покорность судьбе улетучилась с легкостью шелушащейся кожи,

И это меня наполняет неистовой радостью, ни на что не похожей.

Я знаю, что сейчас открывается новый срез истории, для которого ещё не найдено слово.

Сегодня и на неопределенное время мы входим в другой мир, и я знаю, что в нем все разрушенное можно построить снова.

Смысл борьбы

Были ночи, когда мы забывали о смысле борьбы, о цели.

Мы дрожали от страха, на огромной равнине одни.

Наши руки болели.

Были робкие ночи и ночи смелее, чем дни.

Как кувыркается в воздухе сбитая пулей птица,

Перед тем как упасть и разбиться о камни дорог,

Ты шатался, о чем-то простом говоря, не чувствуя ног,

Прежде чем рухнуть на землю и в пыль повалиться.

Я держал твою руку и отпустить не мог.

Нужно было найти новый угол атаки,

Выйти из боя, пойти в направленье Добра.

Я помню наши дешевые пистолеты из Чехословакии,

Это было почти вчера.

Свободны и крепко связаны общей болью старинной,

Шли мы голой равниной.

От каждого шага звенела, растрескавшись, вся земля.

А до войны, товарищ, здесь были поля.

И, точно крест, стоящий в земле, превращенной в камень,

Я держался, брат, до конца,

Держался, как крест железный с раскинутыми руками.

Сегодня я возвращаюсь в дом своего Отца.

Возрождение

* * *

Вид из окна поезда: поля.

Пюре из зелени. Зеленый суп.

Такие бесполезные детали (деревья и пр.) плавают, словно комки в супе.

Может стошнить.

Как далеко восторг детских лет! Восторг при виде проплывающего в окне пейзажа…

Корова лезет на другую… Этим тварям решительно ни до чего нет дела!

Соседка напротив смешна.

Линия ее бровей образует причудливую дугу, как и линия рта со зло опущенными углами. Уверен, что она с наслаждением выцарапала бы мне глаза.

Больше не смотреть на нее. Что, если она опасна?..

Лампочки

Лампочки расположены по центру потолка скоростного поезда, словно отпечатки шагов геометрического животного - животного, созданного, чтобы освещать человека. Лапы животного - прямоугольники со слегка закругленными углами, равно отстоящие друг от друга, как если б то были следы. Время от времени между ними появляется кружок, как будто животное, словно гигантская муха, то там, то тут прикладывало к потолку свой хобот.

От всего этого, надо признаться, веяло весьма тревожной жизнью.

* * *

Станция «Бусико». Жидкий свет на сводах, выложенных белой плиткой, казалось,- жуткий парадокс,- струился вверх.

Едва заняв место в вагоне, я, как по команде, уставился на ковер - серый резиновый ковер, усеянный кружками. Кружки были слегка выпуклыми. Вдруг мне почудилось, что они дышат. Я снова сделал усилие, чтобы себя урезонить.

* * *

Новости, словно сухую хвою,

Комментатор слепой рукой

Обрушивает на миллионы голов.

Мне страшно, я уши заткнуть готов.

Восемь часов я слышу радиовой

Агрессивных жестоких слов;

Солнце в зените, как за глухой стеною.

Зеленоватое небо имеет вид

Воды в бассейне при легкой подсветке.

В горле от кофе саднит.

Стреляют. Снайперы метки.

Подсветка руин и могильных плит.

* * *

Я по дому крутился юлой:

В памяти трупы за место под солнцем сражались,

Не оставляя надежде ни пяди;

За окнами женщины громко ругались, глядя

На «Монопри»[12], закрытый еще зимой.

В тот день наступил столбняк.

Пригород, отданный бандам, лежал мертвецом.

Я чувствовал, как

Пахнет напалмом; мир наливался свинцом.

Новости прекратились часам к шести;

Я чувствовал сердце, стучащее взаперти.

Мир становился как камень.

Я чувствовал смерть: шагами

Она измеряла пустые кварталы, замершие с утра.

В тот день на улице лило как из ведра.

* * *

Просыпаюсь, и мир на меня обрушивается, как скала,

Забивает гортань мою, как песок.

На лестницу падает солнце; начинаю свой монолог,

Диалог ненависти и зла.

И впрямь, себе говорит Мишель, жизнь должна быть разнообразной,

Должна быть более цельной и более праздной;

И вовсе не обязательно видеть и те, и эти

Обстоятельства в желаемом свете.

Пробивается солнце сквозь тучи на улицы городские,

И в резких его лучах,

В мощных лучах его видно, как немощны судьбы людские.

Приближается полдень, и воцаряется страх.