Оставь мир позади - [11]

Шрифт
Интервал

– Не знаю. – ее шепот был создан для сцены. Без сомнения, кто бы ни был по ту стороны двери, он ее услышал. – Кто это может быть?

Это было нелепо.

– Не знаю, – Клэй положил маленький арт-объект обратно на место. Искусство не могло их защитить.

В дверь снова постучали. На этот раз мужской голос:

– Извините. Ау?

Клэй не мог представить, что убийца может быть таким вежливым.

– Ничего. Я разберусь.

– Нет! – у Аманды появилось ужасное ощущение-вспышка, предчувствие, что сейчас произойдет что-то плохое, или что придет паранойя, если плохого не произойдет. Это было ей совсем не по душе.

– Давай просто успокоимся. – Возможно, он бессознательно транслировал поведение, которое видел в фильмах. Он смотрел на свою жену, пока она, казалось, не успокоилась, как это делали дрессировщики со своими львами, с помощью доминирования и зрительного контакта. Он не совсем верил в это. – Возьми телефон. Просто на всякий случай.

Это было решительно и умно; он гордился, что подумал об этом.

Аманда пошла на кухню. Стол, беспроводной телефон, номер начинается с 516[8]. На ее веку беспроводные телефоны успели пройти путь от инновации до устаревания. У них дома такой тоже еще был, но им никто никогда не пользовался. Она взяла трубку. Что, если она нажмет кнопку, нажмет девять, потом один, а потом будет ждать?

Клэй отпер замок и распахнул дверь. Чего он ожидал?

Вопрошающий свет на крыльце осветил мужчину: черного, красивого, хорошо сложенного, хотя, возможно, немного низковатого, лет за шестьдесят, с теплой улыбкой. Забавно, как быстро глаз смог это считать: неопасный, или безобидный, или мгновенно обнадеживающий. Он был в помятом пиджаке, ослабленном галстуке, полосатой рубашке и коричневых брюках, что носит каждый мужчина старше тридцати пяти. Он поднял руки в жесте, который был либо успокаивающим, либо говорил: «Не стреляйте». К его возрасту черные мужчины становились искусны в этом жесте.

– Мне очень жаль вас беспокоить, – он звучал так, как редко звучат люди, которые произносят эти слова: искренне. Он знал, как разыграть свои карты.

– Здравствуйте? – Клэй сказал это так, словно отвечал на телефонный звонок. Открыть дверь для нежданного гостя – это не имело прецедентов. В городской жизни им мог быть только парень, что пришел доставить коробку с «Амазона», да и то он должен был сначала позвонить. – Привет?

– Мне очень жаль вас беспокоить, – голос мужчины был хрипловатым, солидным, как у ведущего новостей. Он знал, что это качество помогало ему звучать более искренне.

Рядом, позади мужчины, была женщина, тоже черная, тоже неопределенного возраста, в льняной юбке свободного кроя и жакете.

– Нам очень жаль, – поправила она, и «нам» выделила курсивом; прозвучало настолько отработанно, что она, должно быть, была его женой. – Мы не хотели вас напугать.

Клэй засмеялся, как если бы эта идея была нелепой. Испуганный, он не испугался. Она была похожа на женщину, которая могла появиться в рекламе лекарства от остеопороза.

Аманда задержалась между прихожей и кухней за колонной, как будто это давало некоторое тактическое преимущество. Ее все это не убедило. Возможно, стоит позвонить 911. Преступниками могут быть и люди в галстуках. Она не пошла запирать двери детской спальни: что она за мать?

– Я могу вам помочь? – Люди ведь говорят что-то вроде этого в таких обстоятельствах? Клэй понятия не имел.

Мужчина прочистил горло.

– Нам так жаль вас беспокоить, – в третий раз, как заклинание. Он продолжил: – Я знаю, что уже поздно. Стук в дверь, в такой глуши. – Он представлял, как будет развиваться беседа. Он отрепетировал свою роль.

Теперь подхватила женщина:

– Мы не могли решить, куда стоит постучать: в главную или боковую дверь. – Она засмеялась, чтобы показать, как это было абсурдно. Ее голос увлекал, намекал на взятые давным-давно уроки ораторского искусства. Отголосок Хепберн, который звучал как аристократизм. – Я подумала, это не так вас напугает…

Клэй принялся слишком активно возражать:

– Ничего пугающего, просто неожиданно.

– Конечно-конечно. – Мужчина ожидал этого. – Я сказал, нам надо попробовать постучать в боковую дверь. Там стекло, вы бы увидели нас и поняли, что мы просто… – Он умолк, пожал плечами, словно говоря «Мы не собираемся причинять вам вред».

– А вот я подумала, что это может показаться более странным. Или страшным. – Женщина попыталась поймать взгляд Клэя.

Этот их едва ли не унисон казался очаровательным, почти как в комедии, как у Пауэлла и Лой[9]. Адреналин Клэя вылился в раздражение.

– Мы… можем вам как-то помочь? – Он даже не слышал их машину, если они приехали на машине, а как бы еще они здесь оказались?

Клэй сказал «мы», поэтому Аманда вышла в прихожую, сжимая телефон в руке, как ребенок – любимую плюшевую игрушку. Вероятно, они заблудившиеся автомобилисты, или у них спустило колесо. Бритва Оккама и все такое.

– Привет, – она выдавила что-то похожее на радушие, будто бы она ждала их.

– Добрый вечер, – мужчина хотел подчеркнуть, что он джентльмен. Это было частью плана.

– Вы напугали нас. Мы никого не ждали, – Аманда была не против это признать. Она рассчитывала, что это может дать ей преимущество. Подумала, что это скажет им: «


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.