Остановка в городе - [20]

— Не понимаю, зачем показывают эти старые скучные фильмы, — сказал архитектор.

— А мне такие фильмы нравятся, — произнесла Ирма. — Для меня это развлечение, я смотрю на экран и думаю при этом о чем-то своем. Иногда мечтаю, приятно помечтать в полутемной комнате. И коньяк пить приятно.

Я сел и налил себе полный стакан вина.

— И знаете, — продолжала Ирма, — я люблю собирать ягоды и грибы, вокруг тихий лес, только птицы поют и ничто не мешает мне размышлять там. А вы любите лес?

Я подумал, что мог бы сейчас вмешаться в разговор и разъяснить архитектору, что на самом деле я не такой, каким он меня себе представляет, но что бы я ни говорил, какие бы доводы ни приводил, он все равно истолкует мои слова превратно, этим я бы только подтвердил его домыслы. Я не знал, что делать.

— У меня было очень тяжелое детство, — начал рассказывать архитектор, — мои родители не интересовались архитектурой, отец пил, у матери, по-видимому, был любовник, мы с братом росли сами по себе, в доме шли бесконечные ссоры…

Я заметил, что архитектор почти уже опустошил свою бутылку коньяка, в первый момент я обрадовался, затем меня охватил страх — что если с пьяной головы ему снова вспомнится эта история с окном и тогда едва ли что-то сможет остановить его и он сразу выложит все Ирме. Но чем больше он жаловался моей жене на свою горькую судьбу, тем мучительнее мне было это слушать, и я решил положить конец этой семейной идиллии у телевизора: я пододвинул ногу к стене — там находился шнур от телевизора. Скинул с ноги тапок, захватил пальцами шнур и потянул. Свет из уголков экрана устремился на середину, съежился и превратился в точку.

— Телевизор испортился, — провозгласил я довольным тоном.

— Хорошенькая история, у вас это и раньше случалось? — равнодушно спросил архитектор.

— Ну ты и болтаешь по телефону. — Ирма только сейчас заметила меня. — Могу я спросить, кто звонил, или это тайна?

— Да-а, у мужа должны быть от жены тайны, — залепетал архитектор. — Лучше и не пытайтесь узнать тайны вашего мужа, иначе вы утратите к нему всякий интерес.

— Нет, я так не хочу, — сказала Ирма и взглянула на меня, ища поддержки.

— Не обманывайте себя — хотите, а если не верите мне, спросите мужа, — и архитектор подмигнул мне.

У меня замерло сердце. Я был уверен, что сейчас он распишет Ирме, какой я патологический тип; и я, запинаясь, спросил, не хочет ли он кофе.

— Я стараюсь не пить кофе по вечерам, — ответил архитектор. — А может быть, вы желаете коньяка? — Я покачал головой. Архитектор налил себе из бутылки остатки и продолжал: — Представьте себе, я считал, по крайней мере надеялся, что наш брак счастливый, однако ошибся, моя жена ни черта не смыслит в архитектуре, порой я вынужден думать, что правильнее было бы нам жить врозь, тогда у нас у обоих оставались бы еще какие-то перспективы… — Он вздохнул. — По-моему, людям не следовало бы вступать в брак только по физическому влечению.

— Как грустно, — сочувственно вздохнула Ирма.

— Если хотите, я могу позвонить и вызвать такси, в субботу поймать их на улице невозможно.

Я встал, чтобы пойти заказать такси, но архитектор остановил меня.

— Не утруждайте себя, я не люблю ездить на такси и вообще людям умственного труда полезно ходить пешком, говорят же, что недостаток движения — бич нашего времени. И знаете… — снова повернулся он к Ирме, — мне нравятся такие душевные женщины, как вы. Я честный и прямой человек и должен поэтому признаться — я не могу сказать этого о своей жене… Вы не сердитесь, что я так говорю о вашей школьной подруге?

— Ой, ну что вы! — От удовольствия Ирма покраснела.

Я увидел, как от удовольствия она покраснела, и вспомнил, что уже видел это когда-то раньше, в тот раз она покраснела точно так же… Я увидел весеннюю зелень парка, нежные прозрачные листья. Листья трепетали на тихом ветру. Мы сидели у пруда на скамейке, выкрашенной в зеленый цвет, и смотрели, как золотые рыбки то поднимались на поверхность, то снова уходили в глубину. Я смотрел на рыбок и на Ирму и внезапно сказал, что она хрупкая и романтичная девушка; от удовольствия она покраснела, а потом произошло что-то, чего я не мог вспомнить, хотя мне казалось, что это должно было быть нечто весьма существенное.

Я зажмурил глаза и попытался еще раз все вспомнить… Дул нежный весенний ветерок. Мы смотрели, как дрожат на деревьях листья. Прислонились к барьеру, окаймлявшему пруд. Я увидел скамейку, выкрашенную в зеленый цвет. Предложил посидеть. Ирма предостерегла, что скамейка может пачкать. Я потрогал пальцем, краска уже высохла. Мы наблюдали, как золотые рыбки поднимались на поверхность и снова ныряли. Ирма сказала, что завидует рыбам. Я не спросил, почему. Посмотрел на рыб, потом на Ирму. Неожиданно меня пронзило ощущение пьянящего счастья, и мне захотелось сказать Ирме что-то очень хорошее. И тогда я и сказал, что она хрупкая и романтичная девушка. От удовольствия она покраснела… Больше я ничего вспомнить не мог. Я уже был не в состоянии спокойно сидеть, надел пальто и вышел на улицу.

На улице стало ветрено и холодно, я пожалел, что надел легкий плащ, но возвращаться назад мне не хотелось. Возможно, я напрасно так спешил, но мне было необходимо сейчас же пойти в парк, чтобы вспомнить, что произошло после того, как Ирма покраснела от удовольствия. К счастью, мне пришлось недолго ждать трамвая. Я вглядывался в темноту и в светящиеся ряды окон в домах, трамвайное стекло запотело, я протер его тыльной стороной ладони и постарался ни о чем не думать. Всегда так — когда мучительно пытаешься вспомнить какое-то событие, это оказывается безнадежным, но стоит только на время забыть о нем, как оно тут же само собой всплывает в памяти. Внезапно я ощутил на себе чей-то взгляд. Какой-то моложавый мужчина в кожаной куртке в упор смотрел на меня. Меня кинуло в жар. Я глянул в окно: оставалось проехать еще одну остановку. Я слегка откинулся назад и в оконном отражении увидел лицо разглядывавшего меня мужчины, мне почудилось, что, смотря на меня, он хочет подать кому-то знак. Я прошел в другой конец вагона. Оглянувшись, увидел, что молодого человека уже нет на своем месте, он стоял у другой двери и продолжал разглядывать меня. Тогда я решил, что на следующей остановке сойду, а когда трамвай тронется, снова вскочу в него.