Остановить песочные часы - [14]

— Ну, держись, теперь-то ты от меня никуда не денешься! — Меир мгновенно среагировал на мой звонок.

Вот-вот, первым делом наш изголодавшийся голливудский герой отправляется со своей партнершей прямиком в постель, где и проводит время в соответствии с фантазией режиссера, текущим тарифом красотки и размером незаслуженно отсиженного срока.

— Могу я, наконец, трахнуть свою жену? — не унимается мой муж, а мне почему-то приходит на ум совсем другая мысль.

Только теперь, когда все позади, я начинаю осознавать, какая произошла со мной перемена. В голове у меня поселился вирус страха, перед которым бессильно любое лекарство. Я думала, что можно получить оправдательный приговор и забыть все, как страшный сон, выйти из тюрьмы, устроить оргию и отыграться за проведенное в заточении время.

Невозможно. Никогда не будет той прежней Дали. Я чувствую себя страшно постаревшей в свои тридцать три года.

Профессор, похоже, не рад, что ему напомнили о моем существовании.

— Приезжайте, конечно, — глухо говорит его секретарша с некоторым сомнением в голосе.

Я и приезжаю, напрочь забывая, что неплохо бы справиться о времени или назначить встречу. Попадаю в отделение в разгар суеты, напоминающей броуновское движение, и непонятной стороннему наблюдателю. Меня, очень вежливо, правда, просят подождать с часок. Выхожу из здания и медленно бреду по траве мимо скульптур Кадишмана, Цимбалисты, Тумаркина. Останавливаюсь перед «Матиссом» недавно умершего Буки Шварца.

И тут меня прорывает. По щекам начинают катиться слезы, ноги подгибаются, и я опускаюсь прямо на газон. В другой момент эта скульптура, может, и не вызвала бы во мне ничего, кроме равнодушного и слегка удивленного взгляда, но сейчас я ощущаю заложенный в ней глубинный философский смысл. Железная полоса в виде нижнего полукружья огромного обруча или обода гигантской телеги, от которого отрезали верхнюю половину. На одном конце устремившаяся вверх человеческая фигурка — из другого конца та же самая фигурка вырезана вниз головой.

Вечное движение: отнять и добавить, уйти в сумрак и вернуться к свету, умереть и заново родиться. Я ощущаю себя той самой фигуркой, которую безжалостно вырезали автогеном, а потом, по прихоти Создателя, грубо приварили заново. В прошлой жизни меня не осталось, только подвешенный вверх ногами пустой контур, но в другом месте я все-таки появилась, я существую.

— С вами все в порядке? — кто-то трогает меня за плечо.

Первая реакция у меня — ярость и раздражение: человек рыдает, уткнувшись носом в жухлую больничную траву, а его спрашивают, все ли у него в порядке. Делаю пару глубоких вдохов, чтобы не выругаться, и поднимаю голову.

— Далит?! — вижу перед собой присевшую на корточки Илану. — Что…

Илана на полуслове закрывает рот рукой, и ее лицо белеет от ужаса.

— У тебя нашли… — она не в состоянии закончить вопрос.

Мотаю головой из стороны в сторону, не в состоянии вымолвить ни слова. Представляю, что у меня сейчас за вид, если даже Илана не узнала. Сморкаюсь в промокающие с невероятной быстротой тонкие бумажные салфетки.

— Со мной все в порядке, — выдавливаю из себя набившую оскомину дежурную фразу и думаю: как же далеко от меня сейчас это самое «в порядке». — Я поднялась в отделение, но меня попросили погулять часок.

— Так значит ты… пришла, чтобы… а тебя вот так… от ворот, — Илана начинает лихорадочно искать в сумке телефон. — Я сейчас их главному позвоню, да что ж это такое, в самом деле!?

— Подожди, — беру ее за руку, — все знают, что я здесь. У них там обвал какой-то — все бегают, как сумасшедшие.

— Знаю я их, это только с виду так.

— Как Дана?

— В стерильной палате. Ее готовят к аутологичной трансплантации.

— Нашелся еще один донор?

— Нет, это пересадка собственного костного мозга. Но надежда слабая, в ее случае. Знаешь, Далит…

— Знаю, не надо… Можно ее навестить?

— Можно только из-за двери.

— Пойдем, думаю, профессор уже ждет.

Мне не нравится, как складывается разговор. Он какой-то вязкий и тягучий. Расспрашиваю о деталях, а в ответ бубнят об осложнениях и побочных явлениях. Я начинаю подозревать, что породнившиеся со мной врачи таки сговорились и организовали приватную дружескую беседу о моем состоянии здоровья. Ну уж нет, думаю, так просто я не сдамся — никто не вправе за меня решать. Эта мысль, а также корпоративная выучка, чуть что, обнажать зубы и выпускать когти, добавляет мне адреналина.

— Я приняла решение и стану донором для Даны.

— Решения здесь принимаю я, — взгляд профессора направлен куда-то в угол поверх экрана компьютера.

— И…

— Мы подготовили Дану для другой процедуры.

— Но я понимаю, что аутологичная трансплантация — не лучший выход в данной ситуации? — надо же, запомнила и выговорила с первого раза.

— Много вы понимаете в гематологии, черт возьми! Нахватаются слов из Интернета…

Плохо, когда тебе не смотрят в глаза, но становится страшно, когда избегает взгляда врач. Это значит, что надежда уже умерла. Она еще теплится там за дверью в коридоре, а здесь в кабинете свирепствует холод.

— Достаточно, чтобы задавать вопросы.

Кажется, я пробила защитный панцирь. Мой ледяной тон и бульдожья выучка спорить до последнего приносит результат.