Остановись (сборник рассказов) - [7]

В тот момент я не плакала, я задыхалась. Мне никогда раньше не изменяли, и я не знала, как реагировать. Сердце бешено билось, в животе все сжалось, ноги стали ватными. Что было после, я помню смутно, больше все какими-то вспышками несвязных кадров, нежели полноправным фильмом с последовательным сюжетом. Более-менее опомнилась я уже в поезде. То и дело выходила в тамбур, чтобы пассажиры вокруг не видели моих непрерывно наполняющимися слезами глаз. Я полночи бродила взад и вперед, мучая себя безответным вопросом «как жить дальше?». Тогда мне казалось, что я просто умру от невыносимой боли.

Когда я вошла в квартиру, его вещей уже не было. Ты знаешь, я сейчас пишу тебе все это, а такое ощущение, что все события происходили не со мной, а вместо этого я банально и хладнокровно описываю тебе сюжетную линию понравившейся мне книги. Так странно. Не душе беспросветная пустота и, казалось, каких-либо эмоций здесь и в помине не было. Я заставляю себя совершать ежедневные примитивные вещи, такие как подняться с кровати, принять душ, позавтракать, сходить в магазин, почитать новости и многое другое, но все это я делаю под эгидой одного и того же содержания: «а смысл?»

Ниночка, подумай, пожалуйста, хорошенько, быть может, тебе удастся ко мне приехать. Ну хоть на пару денечков. Твое присутствие мне бы очень помогло. Маме привет. Скучаю сильно.

Пиши. Целую.

Твоя Барбара

30 июля 1967 г.»

В этот раз Сильвия следом принялась читать следующее письмо, не отвлекаясь на посторонние предметы.

«Милая Нина!

Он снова здесь, со мной рядом, будто никогда и не уходил. Он вернулся, и я снова дышу. В одно мрачное, но такое очаровательное утро выходного дня он переступил порог квартиры, которая тут же с его появлением опять стала «нашей». У меня земля ушла из-под ног, когда я услышала, как он с огромным букетом цветов в руках начал просить у меня прощение и говорить, как сильно я нужна ему. И я, естественно, не устояла. На самом деле я сдалась почти сразу, как только открыла дверь и встретилась с ним взглядом, еще задолго до того, как он заговорил. Дурочка я, конечно, но ничего не могу с собой поделать. У нас снова все как раньше, и мы стараемся не возвращаться к теме разрыва и его причин. Не знаю, насколько правильно я поступила, простив его. Возможно, ты меня осуждаешь, но пойми, мне так легче, ведь я так сильно его люблю. Я понятия не имею, что будет завтра. Не предаст ли он меня еще раз? Не разочарует? Не обидит ли? Я стараюсь не думать об этом. Однако, не смотря ни на что, я все же вечно надеюсь на лучшее.

Ниночка, как твои дела? Ты так редко пишешь. Мне бы хотелось узнать подробности о том, что происходит в твоей жизни. По-прежнему очень скучаю.

Обнимаю.

Твоя Барбара

26 августа 1967 г.»

— Сильвия. Сильвия!

— Ну что?! — немного резковато отозвалась девушка на зов младшей сестры, теребящей ее за рукав спортивной кофты.

— Не нужно так нервничать, — потягиваясь, произнесла Софи с интонацией опытной учительницы.

— Прости, моя хорошая. Вырвалось.

— Нам еще долго лететь?

— Час как минимум. Спи.

«Родная Нина!

Чем дольше я живу, тем сильнее убеждаюсь: судьба меня не балует, она учит, постоянно доказывая, что нужно быть сильной, смелой, уверенной и уметь уважать себя. В очередной раз я поняла, что люди не меняются, а тот, кто однажды уже тебя обидел, обязательно рано или поздно повторит свою попытку. Это жестокая аксиома моего горького опыта. Моя проблема в том, что я настырно и целенаправленно пыталась быть с человеком, с которым, вероятнее всего, мне просто не судилось быть. Я поплатилась и за свои усилия и за свои слабости. Урок усвоен отменно.

Мне было нужно немногое: просто чтобы он меня выслушал. Я была на приеме у врача, которая огласила мне результаты неутешительных анализов. Ничего смертельного, но мало приятного. Я расстроилась. Но не успела я закончить даже первое предложение, как он перебил меня, сказав, что разговоры о медицине портят ему аппетит. Я всегда знала о его чрезмерной брезгливости, но тогда мне хотелось, чтобы он подумал, прежде всего, обо мне. Ведь я не просто захотела обсудить реформы Николая II или политику Военного Коммунизма. Я подошла с вопросом, касающегося моего здоровья, а, может, даже целой жизни, но столкнулась с отпором и эгоизмом. И я, естественно, обиделась. Он заметил мою реакцию, хоть я ничего ему и не высказывала. Я не думала ссориться, просто, видимо, не сумела должным образом спрятать свои эмоции, которые послужили огромным толчком для его гнева. Он загорелся как спичка, начал раздражаться, ругаться, психовать и с каждым последующим произнесенным словом он злился еще больше чем секунду назад, таким образом, самостоятельно нагнетая обстановку. Теряя дар речи, я не могла понять, что с ним происходит, пока внезапно он не заорал так, что у меня практически заложило уши. Это был истерический крик, будто его что-то мучило на протяжении нескольких дней, а то и недель, выдержанного молчания, и вот наконец-то сегодня он сорвался. Я никогда не слышала такого грязного потока ругательств в свой адрес. Но знаешь, ни эти слова, ни то что последовало после не задело меня так как умудрилась сделать одна его фраза формулировкой: «Да на хрена мне вообще нужны твои анализы?!». И тут я поняла: он прав, ему нет дела до них. Он равнодушен к любой теме касательно меня. Ему плевать на мое здоровье. Мне стало моментально больно от собственных мыслей.