Останний день - [16]

— Пообещаешь в случае успеха отдаться мне со стонами и оханьем? — предположил я.

— Вообще-то я о таком и не думала даже — озадачилась девушка — Вот, хотела предложить тебе от чистого сердца полоску шоколада. Я бы ее не стала есть, сберегла. Кстати, ты даже не представляешь, какая это для меня жертва! Но твой вариант тоже ничего, если хочешь, можно и так.

— Я подумаю — мне стало неловко, приблизительно так же, как много лет назад, в седьмом классе, когда мама обнаружила в моем рюкзаке «хастлеровский» журнал. Самое забавное, что он был не мой, мне его невесть зачем стремительно созревающая в половом отношении Юлька подложила, но маме ведь этого не объяснишь? Как, впрочем, и то, что нечего по моим рюкзакам лазать. Мама ничего тогда не сказала, даже вида не подала, но мне все равно долго еще неловко было — Когда вернусь.

Надо признать, что Васька знала толк в инструменте. Лопата была «фискарзовская», фонарь «визардовский», так что с чем, с чем, а с экипировкой на этот раз у меня проблем не возникло. Впрочем, как и с направлением, тропинка на самом деле начиналась там, где кончался свет автомобильных фар. Я махнул рукой невидимым за стеклом спутницами, закинул лопату на плечо, включил фонарик и направился в лес.

Глава 4

Надо заметить, что все те приключения, что я пережил за последние месяцы, приучили меня некоторые вещи и явления воспринимать совсем не так, как ранее. Возьмем тот же ночной лес. Тогда, в начале лета, обстановка аналогичная той, в которой я нахожусь в данный момент, заставила меня изрядно понервничать. Нет, я бодрился, пытаясь доказать самому себе что все нормально, что ничего особенного не происходит, но некий нервячок все же наличествовал, заставляя меня реагировать на трески, шорохи и огоньки, которых в это время суток в лесу предостаточно. Не скажу, что прямо уж все поджилки тряслись, это неправда, но на огонек, который опрометчиво запалила Воронецкая, я ломанул так, что чуть ноги не поломал.

А сейчас? Чихать я хотел на все эти мелочи. Лес и лес, ничем он от дневного не отличается, разве что только запнуться о корень проще. Что до страстей-мордастей, так за них тут отвечает лесовик, и без его ведома меня никто тронуть не посмеет. Разве что только я сам медведю пендаля отвешу, но это вряд ли, поскольку и мне это ни к чему, и взяться ему здесь неоткуда, в такой близости от столицы. В этом лесу из живности небось только зайцы да белки и есть. Ну, может, пара облезлых лисиц, да и то не факт.

А еще в этом лесу оказались на редкость покладистые и дружелюбные клады, которые, как выяснилось, даже уламывать сдаться не надо. Я-то ожидал того, что наследство Нежданы станет меня стращать, гнать взашей или чего похуже устраивать, ан нет, все вышло наоборот. Оно невероятно обрадовалось моему приходу, и чуть не оглушило воплями, требуя, чтобы его немедленно освободили из многолетнего заточения.

— Я здесь, мой дорогой друг — гомонил клад — Видишь сияние? Это я и есть! Прошу прощения за то, что придется изрядно поработать лопатой, но ничего не поделаешь, тот, кто отдал меня земле был не ленив и бережлив. Умоляю тебя, не тяни. Я ужасно устал за эти годы, а глупые искатели сокровищ, время от времени появляющиеся здесь, так и не смогли меня найти. Один совсем рядом бродил — и впустую!

Стоп. Что-то тут не так. Вернее — тут все не так. Не совпадают изначальная информация, и то, что мелет этот болтун.

— Слушай, а тебя кто в землю определил? — перестав подрубать лопатой травяной наст у корней высоченного старого вяза, поинтересовался у клада я — И когда?

— О, мой бывший владелец был особой непростой! — взвизгнул клад — Он служил самому императору, величайшему из людей, когда-либо рожденных на свет. Правда сюда меня положил не он сам, а один из его подручных, но это ничего не меняет. Я запомнил тепло рук своего истинного владельца, его дыхание и даже его кровь. Когда он укладывал меня в сундук, то порезал палец об острый край аграфа.

В высшей степени неосторожно поступил неведомый мне кладоносец, теперь-то я это отлично понимаю. Кровь одна из вещей, которая в ночном мире всегда имеет значение.

— А звали его… — клад выдержал паузу — Антуан Жан Огюст Анри Дюронель! Вот как! Я все запомнил!

Ясно. Конкретно это имя мне ничего не говорило, тем более что я вообще никогда особо не интересовался наполеоновскими войнами. Нет, имена основных маршалов императора я, разумеется, еще с институтской поры помнил — Мюрат, Бертье, Бессьер, и так далее. Но этого… Впрочем, вру, что-то такое в памяти заворошилось. Не его ли Наполеон начальником московского гарнизона назначил? Тогда неудивительно, что товарищ хорошо прибарахлился. Уж этот-то наверняка не по захолустным замоскворецким домам шарился, как прочие доблестные вояки непобедимой французской армии, он, поди, дворянские городские усадьбы на гоп-стоп ставил, те что близ Кремля стояли. Вон, аграф в разговоре был помянут, это тебе не подсвечник и не средней паршивости шубейка из кролика.

— А наследуешь ему ты, Хранитель — тараторил тем временем клад — Все одно он за мной так и не вернулся, так что отдаюсь в твои руки. Выкапывай давай!