Осталось чуть - [7]

- Благодарю вас, - произнес Линкольна и протянул проводнику на чай десятицентовик.

Проводник вежливо поблагодарил, спрятал монету в карман и ушел стелить чью-то другую койку. Бросив взгляд на свою постель, Линкольн печально усмехнулся. Проводник пульмановского вагона оказался чересчур старательным. Линкольн нагнулся и выпустил концы простыни и одеяла из-под матраса в ногах. Пульмановские койки не были приспособлены для людей его роста. Он переоделся в ночную рубашку, забрался в койку и полностью прикрутил газовую лампу, под светом которой он писал.

Толчки и раскачивание вагона, а также тонкий матрас практически его не беспокоили. Он к ним привык, он знавал условия еще хуже этих. Когда он, будучи избранным Президентом, ехал из Иллинойса в Вашингтон, пульмановские вагоны еще не были изобретены. Так он и пропутешествовал всю дорогу, сидя на жестком сидении, а потом, когда избиратели четыре года спустя выпроводили его из Белого дома за то, что он оказался не в состоянии сохранить единый Союз, он ехал назад, в Иллинойс, точно так же. «Вот уж меня тогда прокатили», - подумал он и грустно рассмеялся. Он заворочался, пытаясь найти более удобное положение. Все было бы ничего, если бы одна пружина не впилась ему в поясницу, а другая – в плечо. Все, как в жизни: если в одном выигрываешь, то обязательно проиграешь в другом.

Он снова заворочался. Вот – так было лучше. За эти шестнадцать лет после неудачи с переизбранием он накопил богатый опыт железнодорожных поездок.

- Как только у тебя просыпается вкус к политике, - прошептал он в темноте, - все остальное уже неинтересно.

Он думал, что он спокойно вернется в карьере адвоката, которую он оставил, когда въехал в Белый дом. И сначала ему это вроде бы удавалось. Но та страсть к борьбе на высочайшем уровне, которую он приобрел в Вашингтоне, его не покидала никогда. И эту его страсть не могли уже удовлетворить никакие адвокатские резюме и ходатайства.

Он зевнул и затем лицо его исказила гримаса.

То, как демократы заигрывали с Конфедерацией Южных Штатов, также его раздражало. Поэтому-то он и начал выступать с речами по всей стране, делая все от него зависящее, чтобы, чтобы заставить людей увидеть то, что если даже война и были проиграна, то борьба продолжалась.

- О да, я всегда был хорош в агитации, - пробормотал он. – Но кое-что хорошее я также и сделать успел, смею надеяться.

Кое-что хорошее. Соединенные Штаты в конце концов освободили тысячи рабов, которые жили на их территории. Конфедеративные Штаты же держали в неволе миллионы и по сей день. А значительное количество республиканцев в нынешнее время все больше и больше в речах своих уподоблялись демократам, пытаясь оставить позади все горести, пережитые партией и добиться избрания в Конгресс. Значительное количество республиканцев в нынешнее время хотели избавиться от ярма на шее под названием «Линкольн».

Он снова зевнул, повернулся еще раз и заснул – и только для того, чтобы быть разбуженным через полчаса самым грубым образом, когда поезд с шипением и скрежетом остановился на станции какого-то богом забытого городишки посреди прерии. Он также привык и к этому – он все равно ничего с этим поделать не мог. Вскоре он уже снова спал.

Снова проснулся где-то посреди ночи – на этот раз, потому что вывалился из койки. Когда человек переваливал за библейские семьдесят лет, плоть его напоминала ему о своем несовершенстве много-много чаще, чем в юные годы.

Отодвинув занавеску, он прошаркал по проходу к туалету. Тишину нарушали храп и сопение, доносившиеся из-за других занавесок. Закончив все необходимые дела, он нацедил себе из бака умывальника стакан воды, выпил, вытер подбородок рукавом ночной рубашки и поставил стакан рядом с умывальником, чтобы им мог воспользоваться другой человек, которому это потребуется.

Он пошел назад по проходу. Кто-то, спускаясь с верхней полки, едва не отдавил ему ногу.

- Осторожней, друг, - тихо промолвил Линкольн.

Лицо мужчины отобразило последовательную смену нескольких степеней удивления: сначала удивления от того, что он не разглядел, откуда доносится голос, а затем – удивления от того, на чью ногу он едва не наступил.

- Чертов дурак, республиканец-негролюб, - сказал он тоже почти шепотом – что было вежливо по отношению к другим пассажирам, даже если эта вежливость не относилась к бывшему президенту.

Он не стал ждать ответа Линкольна и на цыпочках пошел по проходу от него.

Линкольн пожал плечами и в молчании проделал остаток пути до своей койки. Такие случаи происходили с ним по крайней мере единожды каждый раз, когда он совершал очередную железнодорожную поездку. Если он позволил бы себе принимать это близко к сердцу – тогда ему следовало бы оставить политику и стать отшельником на манер Робинзона Крузо.

Он забрался в постель. Койка над ним была незанята. Он вздохнул и снова попытался устроиться в постели поудобней. С Мэри было трудно на протяжении их семейной жизни, и в особенности после того, как он покинул Белый дом, но он все равно скучал по ней. Он смог выздороветь от тифа, который они подхватили в Сент-Луисе четыре или пять лет назад. А она – нет.