Остальные здесь просто живут - [45]
– Да я и этого не могу сделать!
– Можешь – и уже не раз делал. У тебя впереди большие перемены. Это поистине переломный момент: окончание школы и начало самостоятельной жизни. Однако ты уцелел в автокатастрофе и помог подруге, получившей серьезную травму. На том концерте ты сам испытал большой стресс, однако сумел спасти младшую сестру.
– Вам это мама все рассказала?
– Она очень высокого о тебе мнения, Майкл. И очень волнуется.
– Так пусть сама мне об этом скажет. Не защищайте ее, пожалуйста.
– Хорошо. Я просто говорю, что ты уже решил немало проблем. Ты боишься любых перемен, думаешь, они тебя раздавят, но ведь ты здесь. Пришел ко мне. У тебя сейчас столько неприятностей, но все же ты смог кому-то рассказать – не кому-то, а своей матери, которую ты не считаешь своим естественным союзником, – что нуждаешься в помощи. По-моему, это поступок человека, который все-таки ищет решения… Нет?
– Допустим.
– Я задам тебе один вопрос. Что случится, если все развалится? Если мир рухнет? Что тогда?
– Не понял.
– Если ты сделаешь все неправильно, усилием воли выйдешь из западни, не выполнив необходимых условий, что произойдет? Ты останешься жив?
– Не знаю. В том-то и проблема.
– Тогда сформулирую вопрос иначе. Ты ведь уже пережил конец света, не так ли?
– Э-э?..
– Когда Мелинда чуть не умерла.
– Она умерла.
– И мир рухнул, так ведь?
– Не хочу, чтобы это случилось снова.
– Ты же сам говорил, что у нее все отлично.
– Зато у Мередит…
– Так ты теперь в ответе и за Мередит? Что ж, на том концерте мир рухнул, но вы выжили. И если я спрошу у Мелинды, считает ли она тебя лишним в компании, вряд ли она ответит утвердительно. Да и Мередит тоже. Готова побиться об заклад, что и Джареду ты очень дорог.
– Они так скажут просто по доброте душевной.
– Все сразу, не сговариваясь?
– Но я же ущербный! Самый ущербный из всех.
– Правда? По-твоему, это действительно так? Ты ведь сам говорил, что у каждого из них свои проблемы. Например, я очень хорошо представляю себе трудности, с которыми столкнулась твоя сестра…
– Да, но… Ей же стало лучше.
– То есть у нее все прекрасно? Идеально?
– Ну… нет.
– И при этом ты сравниваешь себя с ней?
– Да чего вы так на меня накинулись?
– Прости. Я не хотела. Я только пытаюсь показать, что на все можно взглянуть по-разному. Например, так, что тебе не будет страшно. И не будет хотеться умереть.
– …
– Ты часто плачешь, когда остаешься один?
– Вообще почти не плачу.
– Хорошо бы научиться это делать, Майкл. Это нормально. Кстати, вон там есть салфетки, если надо.
– …Я как будто сижу на дне колодца. В глубокой-глубокой дыре, из которой мне видно только маленький кружок света наверху. Мне приходится орать во всю глотку, чтобы меня кто-нибудь услышал. И даже если кто-то услышит, я обязательно скажу не то или они просто не слушают или потакают мне…
– Потому что никто не может искренне за тебя переживать.
– …Просто мне сложно это почувствовать. Да, они говорят, даже показывают и доказывают… Но я все равно не чувствую.
– Как думаешь почему?
– Страх мешает. И меня опять начинает клинить.
– Ты хочешь все сделать правильно, и тогда…
– Да! И тогда все станет хорошо. Я… ну, не знаю, всех спасу! И мир не рухнет. Но с каждым разом мне все сложнее это делать.
– Могу себе представить. К тому же в твоей жизни столько всего происходит.
– И всегда будет происходить.
– Да, тут ты прав.
– Можно вам признаться, доктор Лютер?
– Конечно.
– Не будете смеяться?
– Не буду.
– …Я себя ненавижу. Знаю, это ужасно глупо – так говорить. Юношеский максимализм, экзистенциональная тревога, бла-бла-бла… Но это так! Я действительно себя ненавижу. Почти всегда. При друзьях я об этом даже не заикаюсь, не хочу их грузить, но мне постоянно кажется, что они отдаляются. Мой колодец становится все глубже, и у меня уже почти нет сил карабкаться вверх. Вот-вот – в любую секунду – я прекращу попытки.
– Не хочу талдычить одно и то же, но в последний раз повторю свою мысль. Ты здесь. А значит – ты пытаешься.
– …Вы мне поможете?
– Да. Для начала пропишу тебе хороший препарат. А почему такое лицо?
– Препарат.
– Пить таблетки – значит потерпеть неудачу?
– Полное фиаско, я бы сказал. Выходит, у меня все настолько плохо, что без помощи медикаментов уже не обойтись.
– Раковые больные не воспринимают химиотерапию как фиаско. А диабетики не считают себя неудачниками из-за того, что сидят на инсулине.
– Это другое, вы же понимаете!
– Нет, не понимаю. В чем разница?
– Таблетки – для сумасшедших! Значит, я сумасшедший. А это уже совсем другое.
– Майкл, ты считаешь рак нравственным провалом отдельно взятого человека?
– Какой именно рак?
– Давай без этих игр. Ты понял, что я имею в виду. Женщина с раком яичников, по-твоему, несет моральную ответственность за свой диагноз?
– Нет.
– А можно ли винить ребенка с врожденной спинномозговой грыжей, или церебральным параличом, или мышечной дистрофией в том, что он таким родился?
– Нет, но…
– Тогда почему же ты винишь себя за тревожность?
– Ну, потому что… Не понял?
– Почему ты винишь себя за тревожность?
– Потому что это такое чувство. Не опухоль.
