ОСС 117. Совершенно секретно - [23]

– Где вы взяли этот путевой листок? – спросил сидевший чекист.

Юбер искренне удивился:

– Где? Получил в диспетчерской, в Погоби.

Полицейский холодно возразил:

– Мы только что туда звонили. Они не в курсе. Так же, как и мы... Нам ничего не нужно перевозить. Кто вам дал эту бумагу?

– Сам замначальника транспортного цеха.

Юбер начинал себя спрашивать, что может означать эта история, а кроме того боялся, что его выдаст акцент.

– Дмитрий Зиновьев, значит? Место рождения?

– Горловка, Украина. Вот мои бумаги...

Он достал из внутреннего кармана документы. Полицейский взял их, тщательно изучил и, казалось, был разочарован.

– Почему ты так плохо говоришь по-русски? Где ты научился этому странному выговору?

Это было неопасно. В СССР говорят на стольких диалектах, что все не может знать никто.

– Я провел юность в одном глухом местечке на Урале, где говорят на особом языке, а потом мне пришлось учить белорусский.

– Зачем ты подделал путевой листок и приехал сюда?

– Я вам сказал, кто мне дал это бумагу. Проверьте.

– Уже проверили. Бумага фальшивая. Ты знаешь, чем рискуешь?

Юбер пожал широкими плечами.

– Ничем. Моя совесть чиста. Это какая-то ошибка.

Неожиданно тип с физиономией фавна сказал на американском английском:

– Ладно, братец, оставь. Ты провалился, и тебе осталось только выложить все начистоту.

Юбер изумленно посмотрел на него и спросил сидевшего:

– Что он сказал?

– Он говорил на твоем родном языке. Он тоже жил в том глухом местечке на Урале.

Юбер засмеялся.

– Вы шутите! – воскликнул он. – Ладно, скажите, что надо везти, и я пошел. Я хочу спать. Завтра утром мне везти китаезов на стройку...

– Ах, да... Мы предупредим транспортный цех, чтобы они нашли для этого другого шофера...

– Почему? – встревожился Юбер.

– Потому что, если ты будешь продолжать вести себя так, наш разговор может затянуться... и стать для тебя неприятным. Понял?

Секунду Юбер стоял неподвижно, как будто оглушенный, потом взорвался:

– Черт подери! Да чего вы от меня хотите? Что это за ерунда?

Тип с внешностью фавна сказал опять на американском английском:

– Оставь, братец. Если будешь упрямиться, тебе станет плохо.

– Кто это такой? – спросил Юбер, указывая на него.

Военный странно улыбнулся:

– Томас Скирвин, бывший капитан шестой воздушной армии США... Год назад его сбили, попал в плен, а теперь он понял правоту нашего дела и отказался возвращаться на родину... Томас Скирвин говорит, что знает вас. Он утверждает, что встретил вас в Токио, будучи в увольнении, и что вы тоже военный летчик.

– Мы здорово надрались в одном баре на улице Гинза, – уточнил Скирвин, впервые заговорив по-русски.

Юбер был совершенно уверен, что никогда не надирался ни в одном токийском баре с этим дезертиром из ВВС с физиономией фавна. Он пожал плечами, мысленно проклиная неудачу, и ответил:

– Глупость! Самая настоящая глупость!

Он почувствовал, как что-то твердое сжало его ребра. Опытные руки тщательно ощупали его.

– Оружия нет, – объявил военный, стоявший сзади Юбера.

– Обыщи его получше, – приказал другой. – А еще лучше, раздень догола.

– Идиот, – бросил Скирвин, – если ты не шпион, расскажи правду. Не понимаю, почему ты хочешь вернуться в эти поганые Штаты! Да говори же! Говори!

Юбер молча пожал плечами и покорно позволил себя раздеть. "Если не произойдет чудо, я пропал", – подумал он и вдруг осознал, что уже давно готов к этому, с того момента, как Лин Маннова бросила его на произвол судьбы и он остался один на этом чужом враждебном острове, уехать с которого у него не было ни единого шанса. Потом он понял причину странного чувства безопасности, испытываемого им с самого приезда в Погоби: он знал, что провалится, и подсознательно принял это еще тогда, когда прямо ему ничего не угрожало.

Вдруг к нему вернулась вся его агрессивность, вся безумная и холодная храбрость, на которую он был способен в мгновения отчаяния. "Они меня еще не взяли!", – мысленно решил он. И это совершенно ничем не подкрепленное умозаключение придало ему силы.

* * *

Такара превратился в собственную тень. Три недели заключения, из которых две – в одиночке, сломили его волю к сопротивлению. Такара, привыкший к морским просторам, не мог сидеть взаперти. Его волосы на висках поседели, на лице самурая прорезались глубокие морщины. Он сгорбился и казался не таким огромным и не таким опасным.

Уже несколько дней достаточно было Владимиру просто спросить: "Ну, будешь говорить?", чтобы Такара выложил все, что знал, лишь бы не оставаться запертым в душной тесной камере в обществе крыс и пауков...

В коридоре послышались шаги, а потом голоса, из них один – женский. Такара рывком вскочил с деревянных нар.

Как обычно, засовы открылись с громким лязгом. Почему тюремщики никогда не смазывают засовы? По традиции?

Дверь открылась с жутким скрипом. Вошла Лин Маннова, строгая и элегантная в приталенном каракулевом манто.

– Оставьте нас, – приказала она надзирателю.

– Но...

– Оставьте нас, – жестко повторила она. – И не вздумайте подслушивать в коридоре...

Дверь закрылась. Такара и женщина остались одни, лицом к лицу, пристально глядя друг на друга. Потом она прошептала: