Осоковая низина - [94]

Дом, построенный Симсоном, уже не был самым шикарным в Осоковой низине. От солнца и дождя он посерел, стал неприметным и не мог соревноваться с красивыми, белыми жилыми зданиями в «Апситес» и «Упитес». (Бруверис не хотел отставать от Дрониса.) Зато Петерис поставил хлев — с бетонными стенами и дранковой крышей. На шиферную не хватило денег. Алиса хотела в хлеву еще устроить вторую кухню, чтобы от большого котла, в котором варили картошку, в комнаты не шел постоянно пар, но Петерис счел это излишней роскошью и напрасным переводом дров. Строя хлев, Петерис не занял ни сантима, потому что заложить дом Эрнестина отказалась. И Виксны, став хозяевами, жили так же скупо, как раньше, когда были арендаторами у Дрониса. Теперь они подумывали о следующей хозяйственной постройке — о клети, для которой Петерис уже запасался материалами. Лизета, умерев, оставила триста латов, накопленных ко времени, когда она перешла жить к сыну. На них Петерис купил косилку.

Алисе со всеми женскими работами одной было уже не управиться, и пришлось держать батрачку. Так как польки были дешевле латгалок, у Виксн уже второй год работала чужестранка — Янина Ковалевская, молчаливая молодая женщина; блюдя достоинство, она не любила, чтоб ей много указывали. Янина сошлась с работником Силпетерисов — Донатом и осенью собиралась замуж, решив остаться в Латвии.

Покупая на Алисино приданое лошадь, Петерис выбрал кобылу, надеясь, что она будет приносить жеребят. Но пригожая Маша оказалась бесплодной. Обе старые лошади свое уже отслужили, пора было подумать о замене. В позапрошлую осень Петерис продал Максиса и вместо него купил у цыгана караковую кобылу. Петерис не стал бы связываться с цыганом, не будь уверен, что настолько разбирается в лошадях, что никакому цыгану его не провести. Кобыла попалась достаточно упитанная, с гладкой шерстью, здоровая — зубы без изъяна, ноги прямые, сухие, копыта жесткие, бабки непорченые; когда ее гоняли на корде, она легко рысила, о запале и речи не могло быть. Немного подозрительным показалось то, что цыган так легко уступает в цене, — правда, в тот день лошадей на рынке было много, особенно на цене не настоишь. Приведя Райту домой, Петерис долго разглядывал ее, тискал ноги, смотрел в зубы — все как полагается.

Мошенничество цыгана выявилось лишь на другое утро. Когда Петерис приблизился к Райте с недоуздком, она сердито прижала уши, а едва он коснулся ее бока и взялся за хвост, чтобы подсунуть шлею, кобыла взбрыкнула и зубами впилась ему в локоть. Петерис огрел норовистую животину черенком метлы, но только он попытался запрячь ее, как кобыла опять стала лягаться и кусаться. Очевидно, цыган чем-то опоил ее, а действие зелья уже прошло, и Райта обнаружила свои повадки.

Целую неделю Петерис не показывал Райте шлею, а только носил ей хлеб и сахар, трепал по шее, говорил разные ласковые слова, но едва собрался запрячь ее в телегу, все повторилось, как в прошлый раз. Потом Петерис все же наловчился быстро набрасывать шлею, одновременно быстрым движением поднимая хвост, — кобыла только прижимала уши и зло косилась на хозяина. Запряженная, она стояла смирно, и Петерис уже успокоился, решил, привыкнет к новому месту, к хозяину, и все наладится. Автомобилей на дороге она тоже не очень пугалась. Но однажды, когда Петерис поехал в сарай за соломой, Райте под хвост попала вожжа. Все произошло мгновенно: кобыла взбрыкнула по телеге, будто из шланга облила ее, Петерису глаза и понесла со двора. Хорошо еще, что Петерис не свалился с телеги и успел Райту осадить, а то лошадь сломала бы оглобли и повредилась сама. Петерис и днем и ночью проклинал цыгана, ненавидел кобылу, костил ее на все корки, но было уже поздно.

В прошлую осень Петерис сводил Райту к жеребцу и теперь ждал жеребенка. Кобылу для тяжелых работ не запрягал, и старой Маше в эту весну было особенно трудно. Петерис частенько заходил в хлев взглянуть на Райту, даже ночевал подле лошадей и наказал Алисе не спускать с кобылы глаз.

И вот час пробил.

Петерис с Машей только успел пробороновать засеянный овес, как перед хлевом появилась Алиса и замахала рукой. Райта разрешалась от бремени; Петерис примчался в самую последнюю минуту.

— Неси йоду! И нитки, и ножницы! — закричал он.

Но все это Алиса уже давно сложила в корзинку и накрыла белой тряпкой.

— Тащи чистую солому!

Алиса побежала за соломой. Едва она раскидала ее, как появился жеребенок.

Это была кобылка, такая же караковая, как мать, с белой отметиной на лбу. Но когда жеребеночек, пошатываясь, поднялся на длинные ноги и Петерис ткнул его мордочкой матери под пах, к набухшему вымени, Райта затопталась на месте, укусила и лягнула жеребенка и отвернулась.

Петериса это ошарашило, почти испугало, он даже выругаться забыл. Пришла Янина. Все кобылу уговаривали, ласкали, но напрасно. Петерис решил принести кнут и, как еще никогда, огрел кобылу.

— Не надо, Петерис!

— Пресвятая богородица!

— Я ее, сволочь, порешу!

— Петерис, прошу тебя!

Алиса вцепилась мужу в локоть. У Петериса глаза затуманились слезами, и он швырнул кнут на землю.

— Она не подпустит жеребенка!