Особый счет - [47]

Судя по ситуации, по звериному реву берлинского радио, всем нам, всему Киевскому гарнизону, и не только ему, предстоит дальний путь на запад, на встречу с фашистским воинством. А пока мы туда подойдем, с ним сцепятся наши союзники — чехословацкие и французские дивизии. Договор... И, может, где-нибудь на Рейне еще встретимся с нашим стажером Легуэстом.

Сомнений нет — в Киеве не засидимся. Его придется покинуть. Но пусть это случится не раньше, чем будет создана тяжелая танковая бригада имени товарища Сталина, предназначенная «открывать дорогу войскам».

У Халепского

С товарной станции, где выгружались эшелоны, боевая техника своим ходом двинулась в Вышгород.

В тенистом сосняке у Днепра, вблизи высоких вышгородских холмов, на которых некогда стояла летняя резиденция князей Киевской Руси, в течение всего апреля трудились наши люди. Во главе с капитаном Чурсиным они возвели ряд легких вспомогательных сооружений — навесы для мастерских, для машин, для классных занятий, пищевой блок, столовую, легкие хибарки для командиров, домик для детской площадки, протрассировали линию палаток.

Шмидт любезно отвел половину своей лагерной площадки для нашего тяжелого соединения. Штаб 8-й мехбригады потеснился в своем просторном бревенчатом бараке в пользу нашего штаба. Я рассчитывал, что 4-я тяжелая танковая бригада ТРГК разместится в Вышгородском лагере с теми же удобствами, какие имел наш 4-й танковый полк в Чугуеве.

С этими мыслями в открытом газике, вместе с Хонгом, я двигался в лагерь по загородным киевским проселкам во главе нашей колонны Искоса поглядывая на спутника, вспоминал весенний разговор с Якиром. Я думал: «Неужели этот замечательный командир, безупречный штабник, — человек с двойной жизнью, чемодан с двойным дном?» Не верилось.

У дач Кульженко нас нагнала легковая машина. Спрыгнувший с нее старший лейтенант, назвавшись адъютантом командира танкового корпуса Борисенко, настойчиво просил повернуть на Сырец, где меня ждал его шеф. Я подумал, что командир корпуса интересуется судьбой своего младшего брата. Взводный командир 4-го танкового полка Борисенко рвался с нами в Киев, а неумолимая отборочная комиссия определила его в Дальневосточный полк.

Хонг повел колонну, я пересел в машину старшего лейтенанта.

Борисенко, герой гражданской войны на Северном Кавказе, дважды краснознаменец, небольшого роста, коренастый, с добрым мужицким лицом, в своем лагерном кабинете  усадил меня за накрытый столик, налил бокал цинандали, поздравил с прибытием и сразу повел такой разговор:

— Вы забрали у нас тяжелый батальон Петрицы. Мы вам дали лучшего нашего штабника — полковника Шкуткова. У вас будет тяжелая бригада. Это хорошо. Не хорошо то, что вы потянулись к Шмидту, в Вышгород. Я хотел бы, чтобы бригада стала на Сырце, здесь, в нашем лагере.

— Зачем? — удивился я.

— Скоро начнутся бригадные, корпусные тактические учения. Хотелось бы отработать их вместе с тяжелыми танками.

— Где вы стреляете? — спросил я.

— Из пулеметов здесь, на Сырце...

— А из пушек?

Борисенко замялся:

— Конечно, из пушек едем стрелять в Вышгород, на полигон Шмидта...

— То-то, — ответил я. — Огонь — хлеб насущный тяжелых танков.

Борисенко улыбнулся:

— А может, за лето свыклись бы... Стали бы четвертой по возрасту и первой по номеру бригадой в моем корпусе...

— Но тяжелая бригада — это ударное средство фронта, армии, не танкового корпуса, — возразил я. — К тому же наш капитан Чурсин уже много настроил в Вышгороде. Нельзя все затевать сначала. Кстати, Вышгород выбрал не я, а Чурсин, с ведома Якира.

— Жаль! — покачал головой комдив и наполнил бокалы. — Что ж? Будем друзьями. — И лишь после этого он заговорил о брате...

Этот разговор, закончившийся безрезультатно для Борисенко, дал мне понять, какое значение придается высшими танковыми командирами будущей тяжелой бригаде... И эта беседа, которая, возможно, кое-кому покажется незначительной, нестоящей, сыграла известную роль в том сценарии, который под спудом уже разрабатывался подручными Ежова.

Весь май месяц прошел в напряженной, захватывающей работе. Кировский завод слал нам вооруженные трехдюймовками прекрасные по тому времени машины. Донбасс, Днепропетровск, Харьков давали нам лучших сыновей рабочего класса — потомственных шахтеров, слесарей, наладчиков. Эти будущие отважные танкисты, с образованием не ниже семи классов, схватывали все на лету. Луи Легуэсту нравилось, когда за рычагами танков сидели пейзане, а мы считали, что в интересах дела хозяином танка должен стать рабочий, знакомый с техникой мастеровой человек. Танковые училища, ЛБТКУКС[2] слали командиров, партийные организации больших городов — коммунистов.

Оживленно, с огоньком прошло общее партийное собрание, первый форум всей нашей бригады. Танкисты торжественно обещали добиться срочного сформирования бригады, завоевав право носить имя великого Сталина.

Целый день гудели и грохотали тяжелые и быстроходные танки, вздымая к небу тучи песчаной пыли. Над танкодромом высилось вновь построенное сооружение с кружевной каланчой для дежурного.

За шоссе, примыкая к заповедному бору, западный фас которого подходил к Пуще-Водице, залегли бугристые пески, поросшие жесткой травой и молочаем. Здесь был полигон. На нем целый день грохотали пулеметы и пушки. Вечерами, когда бледные тени ложились на не остывший еще песок и в барханах дерзко свистали суслики, с вышки полигонной команды доносились мелодии бойкой гармонии.