Особый отряд 731 - [35]

— Там тоже нет? Как у вас? — раздавались кругом голоса.

Прошло больше часа, и люди начали выходить из себя. Теперь проснулся уже весь отряд — все пришло в движение. Из одного дома, к которому мы как раз подошли, вышел с электрическим фонариком вольнонаемный Оми.

— Ага, растерялись? Вот болваны! Нечего здесь искать, идите со мной. Вы все в этом виноваты, — угрожающе сказал он.

И действительно, если предположить, что Хаманака удалось бежать из расположения отряда, то это означало большую беду не только для охраны, но и для всего отряда. Все это чувствовали и старались искать как можно внимательнее.

Прошел еще час. Поиски продолжались в зданиях, у земляного вала и в поле.

Небо становилось светлее, и уже отчетливо была видна земля под ногами и лица людей.

У земляного вала встретились две группы, которые шли навстречу друг другу.

— Вот он! Сюда! Сюда! — вдруг раздались оттуда крики. Все бросились на эти голоса.

У самого вала, где росла густая трава, темнело что-то похожее на камень. Это был Хаманака. Увидев Хаманака, я почувствовал к нему острую жалость: уж лучше бы он был мертв! Я с горечью думал о том, какой невыносимой станет теперь его жизнь. Бегство считалось позором.

— Этот мерзавец всех переполошил! Бежать вздумал, негодяй! — ругались подходившие вольнонаемные и рабочие и со злобой пинали Хаманака ногами.

А он сидел, съежившись и не поднимал головы…

— Вставай, вставай! Проси прощения. Если попросишь прощения, тебя не будут наказывать, — сказал Оми и, взяв Хаманака за воротник, попытался поднять его на ноги. Хаманака весь был в пыли и грязи. Очки и фуражка его куда-то исчезли, лицо было искажено ужасом.

— Ты хотел бежать? Да что молчишь, говори! — раздраженно крикнул Оми, дернув Хаманака изо всей силы и поставив его на ноги. А он только бессмысленно озирался и не проронил ни слова.

— Говори! — дико заорал Оми и замахнулся. При этом он отпустил воротник, за который держал беглеца, и тот, потеряв опору, мешком упал на землю. Казалось, он не чувствовал ни пинков, ни боли. Его подняли и потащили, а мы с Морисима печально смотрели ему вслед.

Вероятно, пробравшись к валу, он в последний момент испугался и не решился бежать. Впрочем, это каждому показалось бы невозможным. Ведь чтобы убежать, надо было перебраться через семиметровую внутреннюю стену, а за ней была внешняя стена, поверх которой натянута колючая проволока.

Наверное, он все это понимал, но не видел для себя другого выхода, кроме бегства. Жизнь в отряде была настолько тяжела, что большинство уважающих себя людей мечтало о бегстве. Жестоким ударом обрушилась на него эта неудача, последствия которой пока еще нельзя было предугадать.

Хаманака посадили на гауптвахту на неопределенный срок. Всю его одежду и личные вещи забрали в учебный отдел.

Проверяя перед тревогой вещи Хаманака, я нашел у него бамбуковый веер, который он очень ценил. Я оставил этот веер у себя, не сказав об этом никому. На веере был вырезан марш Квантунской армии и песня Управления по водоснабжению и профилактике. Эти песни вырезал на веере сам Хаманака, когда, привыкнув к жизни в отряде, он бывал в хорошем настроении. Но потом он затосковал, и, не имея больше определенной цели в жизни, решил бежать.

Я по себе хорошо понимал его чувство. Оно знакомо каждому, когда все надежды лопаются, как мыльный пузырь.

— Теперь мы остались вдвоем, а со временем и нам придется расстаться и жить в одиночестве, — с тоской сказал Морисима.

Эти слова окончательно испортили мне настроение.

— Не каркай! — грубо ответил я.

Но что же будет с Хаманака? Увидим ли мы его когда-нибудь?

* * *

Наступил август 1945 года. Начальник учебного отдела Ниси уехал в филиал отряда в Хайларе. Вряд ли он тогда думал, что в последний раз видит штаб отряда.

Пятого августа положили в госпиталь на операцию Коэда. Накануне, рассказывая нам о бактериологической бомбе, он пожаловался на боли в желудке.

— Вы, наверное, тоже когда-нибудь увидите ее, — говорил он. — Сейчас испытывается новая бомба — фарфоровая. Длина ее около одного метра, диаметр — тридцать сантиметров. Производство ее недорогое. Так как эта бомба не взрывается в обычном нашем понимании, то и нет опасения в том, что находящиеся в ней бактерии погибнут. При падении такой бомбы на землю фарфоровая оболочка разрушается от удара и бактерии вместе с питательной средой разлетаются во все стороны.

Объясняя нам это, Коэда держался за живот и корчился от боли. Когда ему посоветовали лечь в госпиталь, он стал возражать:

— Если идти на операцию, проваляешься в постели не менее двух недель, а сейчас самое горячее время. Да, пожалуй, меньше двух недель не пролежишь. Из госпиталя быстро не выпустят.

— Но ведь если много работать, то и болезнь обострится, — убеждали его многие.

Но через несколько дней обстановка изменилась так, как никто этого не ожидал.

Часть III

Роковой день

Девятого августа 1945 года я проснулся от звука, похожего на взрыв, и прислушался к необычному шуму.

Было еще рано, но всюду слышались беготня и крики: «Подъем! Подъем!» Вероятно, что-то произошло. Я вскочил с постели, быстро оделся в рабочую форму и вместе с Морисима вышел из помещения. Мимо нас пробежал один вольнонаемный и крикнул на ходу: «Советский Союз объявил нам войну!» Это было так неожиданно, что я на мгновение остолбенел, не смея поверить своим ушам. До сих пор у нас не было даже светомаскировки и только три раза проводились учения по ПВО. Никто и не предполагал, что этот зловещий момент наступит так скоро. Высыпавший на улицу персонал оживленно обсуждал только что полученное сообщение. На соседнем аэродроме был уже поднят красный флажок воздушной тревоги, ревела сирена.