Особое назначение - [14]

— Яйца тут вареные, мясо, хлеб, огурцы... Денег у тебя есть хоть сколько?

— Мне хватит.

— Тогда все. Одевайся.

— Подожди, Зоя! А бригадир?

— Чего бригадир?

— Знает он, что я к тебе пошел. Хватятся — стукнет!

— Молчать он будет, как суслик в норке! Что же он на себя пособничество в побеге брать будет? Чурка, что ли, совсем? Тут кондеем не отделается, срок добавят!

— А ты? Соседи меня видели...

— Болт им, соседям! Мало ко мне мужиков ходит? Ну, еще разок помоями обольют! Не привыкать! Ладно, все! Посидим перед дорогой... И дай я тебя поцелую на прощание. Залеточка ты моя!

— Зоя!

— Все, Алеша. Иди. А то разревусь! Иди, прошу тебя!

— Бахилы мои выкинь... И бушлат, — у дверей уже вспомнил Алексей.

— Не учи ученую! — вытерла слезы Зойка. — Провожать не выйду, чтоб не светиться нам лишний раз. Ступай, родной!

Алексей надвинул шапку на самые брови и вышел из комнаты.

Проходя мимо окон, он скосил глаза и увидел Зойку. Она стояла у окна, смотрела на него и плакала — в открытую, не стыдясь и не пряча своих слез.

...Алексей сошел с поезда в Нижнем Тагиле. Там и остался на первых порах, пока техникум кончал. А потом пошло-поехало! Краснотуринск, Надеждинск, вахтовый поселок... Места не согревал! А от кого бежал? От своего прошлого? Попробуй убеги! Только когда вкалывал как бешеный на удивление людям, вроде забывался! Все шесть лет на самых тяжелых работах, без отдыха, без отпусков, будто казнь себе такую придумал! А кого казнил? Ну себя, ладно! Так дураку и надо! А Ирина за что мучается, Вовка диким растет, гнус в тайге кормит? Да еще под чужой фамилией! Как незаконнорожденный какой! И ночи эти, будь они прокляты! Ходишь после них как чумной, людям в глаза не смотришь, белый свет не мил! К чертовой матери такую жизнь! Пойти с повинной? А Ирка с Вовкой? Ведь меня, голубчика, на этап и в родной Устьлаг с новым сроком! А вторую «ходку» мне не выдержать! Блатные не пришьют — сам повешусь! И все из-за этого интернатского завхоза! Как его? Гулыга, что ли?.. Он небось живот на интернатских харчах нагуливает и в ус не дует! Дачку небось новую отгрохал! Повыше той, что сгорела! Сидит на веранде и кофе пьет с коньячком. Кайф ловит, сука!..

...Гулыге было не до кайфа. В магазин зачастили с ревизиями. Проверки бывали и раньше, но никогда не заставали Гулыгу врасплох. Дружки из Управления торговли загодя предупреждали о готовящейся ревизии, и у Гулыги всегда все было «в ажуре». Но в последнее время проверки сваливались как снег на голову, и проверяли его сотрудники БХСС. Обычно они скромненько листали пачки накладных, сверяя их с наличием товара на прилавках и в складских помещениях. Сейчас происходило примерно то же самое, но опытный глаз Гулыги усек, что особое внимание проверяющие почему-то уделяют коробкам с изюмом, присланным заготовителями из Средней Азии. Интерес был не случайным!

В городе объявился Афанасий Жилкин — известный вор-рецидивист по кличке «Вареный». В воровском мире кличек зря не дают. То ли у Афанасия кровеносная система была к тому расположена, то ли по какой другой причине неизвестного происхождения, но если он выпивал хоть одну стопку спиртного, то становился красным, как вареный рак. Знали и вторую его кличку — «Бельмастый». Приклеилась она к нему потому, что, стоило Афанасию перебрать дозу наркотика, у него закатывались глаза так, что видны были только белки. Появился он в городе со справкой об освобождении, отбыв свой срок от звонка до звонка, и прямо с вокзала направился на «пятачок», где промышлял наркотиками мелкий «купец» Ашотик Гарибян. Видно, они не договорились. С деньгами у Вареного было плоховато, а в долг Ашотик никому не давал, и Вареный поплелся на рынок, к ларьку, где торговал дядя Паля Гуськов. О чем они там толковали, неизвестно, но Вареный ушел, похарчился в пельменной здесь же, на рынке, потом бесцельно шатался по городу и часам к шести вечера опять появился у ларька Гуськова. Тот навесил на дверь своего торгового заведения амбарный замок и вместе с Вареным отправился сначала на трамвае до кольца, потом пешком до самых дальних закоулков товарной станции, где в одном из тупиков стояли два полуразвалившихся товарных вагона, забитых сломанными ящиками, продавленными бочками и прочей негодящейся тарой. Там и ублажил Вареного Гуськов, достав откуда-то пару «ханок» опиума и шприц с иглой. Через часок Вареный с Гуськовым выбрались из вагона и расстались на трамвайном кольце. Причем Вареному повезло больше: Гуськов трясся в трамвае, а Вареного везла служебная машина. В кабинете оперуполномоченного Пшеницына он с чувством собственного достоинства предъявил справку об освобождении, заявил, что серьезных дел пока никаких не намечает, хочет отдохнуть и, конечно, немного погужеваться со старыми дружками. На вопрос, откуда он знает Гуськова, Вареный долго смеялся, потом попросил сигарету, закурил и снисходительно объяснил, что с Павлом Филимоновичем Гуськовым они «парились» на одних нарах в колонии строгого режима и что вовсе он не Гуськов и не Павел Филимонович, а известный в воровском мире Васька Клыч, а если по лагерной справке — Василий Федорович Клычков, освобожденный условно-досрочно. Статья одна, но он, Вареный, оттянул весь срок, а этот хмырь не отсидел и половины. Кто ему ворожит и где он достал чистые документы, Вареный не в курсе, но что от воровских дел сам Клыч отошел и натаскивает теперь пацанов, это точно! Что он с этого имеет, Вареный не знает, может, «травкой» за ворованное расплачивается, хотя сам наркотиками не балуется. Но что пацанье на иглу сажает — это тоже точно! В этом доверительном, почти дружеском разговоре разомлевший Вареный сообщил, между прочим, что две «ханки», которыми угостил его Клыч, тот достал из картонной коробки, на дне ее набралось горсти две изюма, и он, Вареный, изюм этот самолично съел. Много ли было в этой коробке из-под изюма «ханок» с опиумом? Говорю же, весь изюм я со дна собрал. Ни хрена там больше не было! Что думаю делать? Пропишете — работать пойду. Но не сразу! Организму требуется отдых. Нервная система ни к черту! Руки дрожат. Может, и от наркотиков. Но если «пальцы не стоят», какие могут быть дела? Загремишь сей момент!