Особое назначение - [11]

Алексей послушно повернулся и поплелся в барак.

Ночь он не спал, перемогался, прислушивался, не остановится ли кто-нибудь у его места на нарах, к рассвету не выдержал и задремал. Но кое-как, вполуха — так, что слышал все, что происходит в бараке. Но подъем не проспал, дождался, когда работяги потянулись к столовой, надел бахилы и бушлат и подоспел к вахте в самый раз: колонна строилась на выход.

Через час-полтора после начала работы Алексея отозвал бригадир и сказал:

— Чеши, куда собрался, но чтоб к съему — как штык здесь!

Алексей выждал еще немного и, проваливаясь в рыхлом, подтаявшем уже снегу, пошел к дороге.

...Он стоял на пороге и оглядывал комнату: стол, накрытый цветной клеенкой, кружевную салфетку на комоде, кровать под пикейным покрывалом с горой подушек, занавески с подзорами на окнах.

Все накрахмаленное, ослепительно белое, давным-давно позабытое.

— Ну что столбом встал? — Зойка шла навстречу, непривычная без белой своей куртки, словно бы выше ростом, совсем еще молодая, в платье с короткими рукавами и вырезом на груди. — У меня таз с водой уже час на плите бурлит. Скидывай свое барахло!

Алексей снял бушлат, стянул через голову верхнюю рубаху и остановился в нерешительности.

— Все скидывай! — распорядилась Зойка. — Исподнее тоже! Небось чернее грязи! Ну чего уставился! Сто раз тебе говорить: вода выкипает! Да ты никак застыдился? Господи! Мужиков я голых не видела! Или застудиться боишься? Вроде у меня тепло. Погоди-ка!

Она сдернула с постели покрывало, раскидала в изголовье подушки, откинула одеяло:

— Раздевайся и ложись. А барахлишко свое на пол кидай. Я сейчас!

И пошла к дверям.

Алексей торопливо, путаясь в штанинах, разделся и лег, натянув одеяло до подбородка. И вовремя! Зойка вошла уже в халате, и видно было, что надет он на голое тело, связала в узел Алексеевы вещички, став над кроватью, усмехаясь, сказала:

— Не согрела я тебе постель. В холодную мужика уложила. Ничего, потерпи!

И, забрав узел, вышла из комнаты.

Алексей повернулся к стене, умащивая поудобней подушку под головой, и увидел в углу простыни черные буквы: «ИТУ» и номер. «Простыни-то казенные! — догадался Алексей. — ИТУ — исправительно-трудовое учреждение, а по-простому если — лагерь. А номер — это инвентарь значит! От прежнего муженька, наверное, остались, их бы сдать полагалось; а она наплевала и пользуется!» Штамп и номер на простыне напомнили ему пэтэушное белье в общежитии. Такие же здоровые штемпеля ставили. Здесь хоть в углу, а там — где попало! Он улыбнулся своим воспоминаниям и заснул.

Проснулся он оттого, что кто-то гладил горячей ладонью его синяки и ушибы, потом над самым ухом услышал прерывистый голос Зойки:

— Измордовали-то как! Ах, зверье!.. Ничего, заживет... Ты молодой... Молоденький совсем...

Все еще в полусне, он повернулся и ощутил всю тяжесть ее сильного тела, а она все крепче и крепче обнимала его, короткими быстрыми поцелуями касаясь его избитого тела.

— Синяки-то, синяки какие... Господи! Собаку так не бьют! Бедненький ты мой!.. Мальчишечка!

В голосе ее, в движении рук появилось вдруг такое, никогда не изведанное им, отчего кровь прилила к голове, он сам потянулся к ней, как слепой тычась головой в ее голую грудь, а она все сильней и сильней прижимала его к себе и, задыхаясь, повторяла, как молитву:

— Тебе это впервой, да? Впервой?! Ах ты, звереныш маленький! Не торопись... Не торопись... Я научу... Вот так! Вот так!..

Потом он, потрясенный, лежал рядом с ней, а она, гордая, грешная, по-матерински счастливая, прижимала его голову к своей груди и шептала:

— Тебе в первый-то раз другая бы нужна... Не лагерная дешевка... Господи! Сколько у меня мужиков перебывало — не сосчитать! А все равно, веришь, ты как самый первый! Это надо же!

Удивляясь, она смеялась, хрипловато и негромко, и снова прижималась к нему, гладила по коротко остриженной голове, обхватив ладонями лицо, вглядывалась в глаза и говорила, говорила не переставая:

— Мне бы стыдиться, а я радуюсь! Счастливая какая-то... А отчего — не пойму! Всякого перевидала, а вот поди же! Счастливая! — И вдруг спохватилась: — Пора тебе! А то до съема не успеешь. Сейчас я твое шмотье принесу. Высохло все давно!

Она соскочила с постели, накинула халат, вышла из комнаты и тут же вернулась с вещами Алексея.

Он торопливо одевался, а она смотрела на него и будто сама с собой разговаривала:

— Не покормила мужика. Так голодный и уйдет. Баланду свою хлебать будет! — И вдруг схватилась за голову: — Алеша!

— Что? — застегивал бушлат Алексей.

— Как же ты с саловской кодлой разбираться будешь?

— А чего с ней разбираться? — нахмурился Алексей. — Разбирались уже. Хватит.

— Ох, не знаешь ты их! Ох, не знаешь! — завздыхала Зойка. — А если порежут?

— Не порежут, — мотнул головой Алексей. А в «шестерках» у них бегать не буду. Не дождутся!

— Отчаянный ты! — не то осуждая, не то гордясь им, сказала Зойка.

— Какой есть, — угрюмо ответил Алексей. — Побежал я.

Помолчал и, краснея, выдавил:

— Спасибо тебе.

— Золотце ты мое!.. — прижалась к нему Зойка. — Тебе спасибо. Хоть часок за человека себя посчитала!