Особое чувство собственного ирландства - [10]
Оплачиваю счета
Колесики у меня в голове, занятые вычислениями, не сцепляются и всё тут. Когда пересчитываю в магазинах сдачу, приходится очень сосредоточиваться. У продавцов есть свои методы подсчитывать деньги у вас в ладони и попутно проговаривать цифры. Такие у них выходят мантры: «И пять это двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят…» А мне хочется сказать им: «Прошу вас, бросьте считать монеты и проговаривать, потому что я понятия не имею, что вы делаете. Давайте отойдем вместе к столику с карандашом и бумажкой и просто вычтем в столбик без всяких декламаций, разговорчиков и всякого прочего».
Мне стыдно за свою математическую дислексию, и чтобы не показывать растерянности на публике, я забираю сдачу и делаю вид, будто кладу ее в карман. На самом же деле тайком продолжаю держать ее в кулаке, чтобы она не смешалась с остальными моими деньгами. Затем прячусь в дверной нише где-нибудь рядом с магазином и произвожу вычисления своим способом.
Иногда захожу в какую-нибудь контору — например, в КЭС оплатить свет, — и там больше никого, один я. В былые годы я шел прямиком к окошку и делал свои дела. Теперь же говорю в ближайшее окно: «Здрасьте… я через минутку подойду». Затем отправляюсь прочь между цветными веревками. Ухожу от того человека, который будет меня обслуживать. А затем разворачиваюсь и возвращаюсь между теми же веревками и говорю: «Здрасьте, это опять я. Батюшки, до чего ж мне понравилась эта прогулка. Нет ли у вас еще веревок, между которыми можно погулять, прежде чем мы приступим?»
Иногда делаю вид, будто я овца, которую собираются купать в антисептике. Со времен групповой терапии, в которой участвовал, я ловлю себя на навязчивых фантазиях, и купание овец — одно из моих любимейших переживаний. Вот почему я тихонько блею себе под нос, когда стою между веревками в банках или в строительных кооперативах.
В любых автобусных поездках в салоне всегда имеется красный молоточек для использования в случае аварии. Было бы здорово, если б такой молоточек предоставляли по запросу у окошек выдачи наличных. Можно применять его во всех случаях, когда не удается выковырять монетку. Они елозят в лотке и утомляют пальцы. А можно же просто жахнуть молоточком по стойке, монетка выскочит, а ты гаркнешь такой: «Хоп!» — и ловко поймаешь монетку карманом. Гаркать «Хоп!» или нет — на ваше усмотрение.
Чеки, счета и цветочные горшки
Откуда счетам известно, что к вам по почте движется немного деньжат? Вечно они так со мной. Вот пообещаешь себе подарочек — сапоги, например, — по случаю оплаты пьесы для радио. Счета же прячутся в тайном месте, они там собираются и выставляют свои усики. Добрый чек они способны унюхать аж из соседнего прихода. Вдруг бросаются в пляс восторженными хороводами. «Всем внимание! У Пата завелся фунт-другой… Ну-ка ходу — приберем их!» Мой счет от КЭС точно знает, сколько денег у меня в цветочном горшке за электричество. Понятия не имею, как ему это удается, но вот поди ж ты. Сколько б монеток ни отложил я за месяц, мой счет всегда на десять фунтов больше, чем я набрал. Приходится одалживать из горшка «Телекома». Но в ту самую минуту, когда я забираю наличку, счет за телефон прячется в кустах в переулке по соседству, шевелит усиками. «Йип-пи! Пат только что выгреб десятку из горшка. Бегом марш — и цап!»
Чеки знают, когда нужны тебе позарез. Они обитают в очередях и системах. Они очень близко общаются со счетами. Иногда сговариваются пролезть к тебе в почтовый ящик одновременно. Так они поступают исключительно в тех случаях, когда счета либо не оставляют от чеков ничего, либо оставляют тебя в минусе фунтов на двадцать.
Время от времени у чеков развивается настоящее вредительство. Им не нравится оттенок чернил на них — или кто-то расстроил их неловким словом, и им нужно выместить обиду. И тогда они сознательно вызывают у себя несварение, и «система икает». Или же их разносит вдвое и они «застревают в очередях на выписку».
По-настоящему зловредные чеки способны так доконать некоторых людей, что те не в силах явиться в контору. Такие чеки способны безошибочно изолировать человека, который их подписывает, и придавить его гриппом на месяц. С наличными все было гораздо лучше. Наличные не жили в очередях и не запруживали их. Наличные не застревали в системах. Люди просто клали их в бурые конверты и выдавали вам.
На прошлой неделе я возвращался поездом с поэтических чтений в Уэст-порте. Чек лежал у меня в кармане. Я видел, как взбудораженные счета выглядывают из-за каменных изгородей у Мануллы-узловой[36]. Они добрались ко мне домой, опередив меня. Как у них это вышло? Как им удалось обогнать поезд? Умоляю, объясните.
Деньги за варенье
В детстве мне нравилось работать на фруктовых фермах. Все было так просто. Наполняешь корзину клубникой, сдаешь ее. Человек тебе сразу вручает деньги. Никаких хлопот. Тому человеку не надо было запрашивать чек. Тебе не надо было выставлять ему счет, инвойс или еще что-нибудь. Ничего не нужно было «забивать в систему». Просто сдаешь клубнику, а человек тебе — деньги. Гениально. Когда-то было так легко разжиться заработанным. Во дни, когда люди сиживали на высоких табуретах и писали паучьим почерком в конторских книгах, наличность свою ты получал в буром конверте, когда полагалось, и все были счастливы.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.