Особняк на Почтамтской - [30]

Покидая дом, мимоходом бросил взгляд на кухонную дверь. Старуха, вовсе уж не такая дряхлая и немощная, как ему представлялось, сидя на лавке, чистила картошку, наполняя большой ведерный чугун. Очистку срезала, не экономя, в полпальца толщиной: видно, в стайке водится своя домашняя живность, которой и предназначались отходы. Надо полагать, живность содержится в холе, хозяйство доброе, как у большинства среднего городского ремесленника и торгового люда.

Отсюда само собой вытекает, что Захар, как всякий рачительный хозяин, сторонник порядка, воров и бандитов ненавидит люто, если потребуется, постоит за себя. На ночь небось топор ставит возле двери, чтоб в случае надобности под рукой был, а то и ружье заряженное держит наготове. Врасплох его не застанешь. А вот поди ты, покрывает воров. Вот уж воистину не ведает, что творит. Запросто уживается в его набожной и совестливой душе этакая раздвоенность, которой он даже и не замечает. А что уж говорить про тех, кто, подобно Ивану Артемовичу, заведомо служит дьяволу, притворяясь честным.

С этими мыслями Михаил Павлович вышел из дому, радушно распрощался у калитки с Захаром, питая к нему невольное расположение. Вдруг мелькнуло: а не раскрыть ли ему глаза? Ведь не глуп — поймет. Но тут же сам себя и осадил: ведь этим самым поступком он не доброе дело сделает, а пустит Захара и его семью по миру. Потому что такой человек, как Захар, пойми он, что служит злу, от правды уже не отступится, чего бы ему это ни стоило.

Возможно, что Михаил Павлович сам придумал его таким, опираясь не на факты, а на одно лишь воображение, растревоженное идиллической семейной картиной, которой он был случайным наблюдателем.

Правда — она и во зло может быть обращена.

Пройти дальше вдоль забора было нельзя: ночная пурга похоронила под глубоким сугробом тротуар и пешеходную тропинку. Нужно идти в обход по санной колее посредине улицы. Недавно взошедшая полная луна озаряла пустынную улицу. Нигде не было видно ни души, лишь дворовые собаки отзывались на скрип шагов. Сугробы искрились, в свете луны отливая малахитовой прозеленью. Дом Федосовой — второй от угла, с виду неказист, особенно в сравнении со своим двухэтажным соседом, принадлежащим лавочнику Журавлеву. Но когда Михаил Павлович приблизился, то понял, что и дом Федосовой не так уж плох: окна высокие, кружевные карнизы из тени проглядывали не четко, казались не вырезанными из дерева, а отлитыми из чугуна. Ставни, как повсюду, заперты, сквозь щели кое-где пробивался свет. Навряд ли Мирошин завалился в постель в этакую рань.

Михаил Павлович поклацал запором — с той стороны примчался здоровенный пес, передними лапами застучал по калитке, норовя перескочить через нее. Лаял всерьез, злобно. Но только из двери послышался голос хозяйки, кобель замолчал.

Михаил Павлович назвал себя, объяснил, что ему нужен квартирант.

Стылый воздух в сенях отдавал заледенелой прорубью — пахло от невидимой в темноте кадки с водой. Михаил Павлович невзначай задел ведра, висевшие на стене, они простодушно звякнули. Хозяйка, шедшая впереди, отворила дверь, и керосиновая лампа высветила в прихожей бок кухонной печи, занавеску, отгораживающую куть. Пол был сплошь застлан разноцветными дорожками домоткаными.

Мирошин занимал уютную чистую комнату, окнами выходящую во двор. На ставни их не запирали, в стеклины, разделенные переплетом рам, гляделась густая непроницаемая синь. Из-под высокой кровати виднелся угол обитого жестью сундука, вызвавшего ехидное замечание у гостиничного полового. На спинку стула накинут мундир околоточного, на деревянном тычке с внутренней стороны двери повешена форменная шинель. Эти немногие предметы как-то чужеродно вторглись в комнату, обставленную на привычный манер небогатых, но состоятельных горожан: были комод, диван, кровать и японская ширма. Последняя, впрочем, за ненадобностью собрана и поставлена в закроватный угол.

Мирошин, по-видимому отужинав, прилег отдохнуть поверх неразобранной постели. Увидав вошедшего к нему помощника пристава, вскочил и стоял на полу босой, в форменных брюках и в домашней кацавейке, надетой поверх нижней рубахи.

Лицо очень молодое, несмотря на усы, которые больше подходят студенту, нежели околоточному надзирателю. Слишком он моложав, румян, небось сам мучается от этого, хотел бы выглядеть постарше, посолидней. В не столь уж и давнем прошлом Михаил Павлович сам страдал по такому же поводу. Не подозревает человек, как быстротечна юность, как скоро утрачиваются ее приметы. После и рад бы кое-что возвратить, ан нет. Непроизвольно бросил взгляд в небольшое зеркало, стоявшее поверх комода, увидал свое отражение: лицо хотя и не сильно постаревшее, но явно утратившее обаяние молодости, свою изрядно поредевшую шевелюру. Давно ли нельзя было гребень протащить сквозь густые вихры, думалось, вечно они будут такими, мучайся поутру, укладывай их, чтобы не топорщились. А вот и топорщиться нечему.

Мирошин растерянно оглядывал себя. Вид у него не такой, каким следует предстать перед начальством, но вместе с тем и нарушения устава не допущено: он у себя дома, а не на службе. Нельзя же все двадцать четыре часа в сутки находиться одетым по форме. Видимо, его тревожила мысль: что за причина привела к нему помощника пристава в неурочный час? Он бы нисколько не удивился, пошли Михаил Павлович за ним городового хоть среди ночи с наказом явиться в полицейскую часть. Визит начальника к нему на квартиру сбил его с толку.