— Что делать с Вранеком? — тихо спросил он.
— Как вас понимать?
— Назначать его в караул или нет?
— Присягу он принял?
— Да.
— Обязанности часового знает?
— Да.
— Владеть оружием умеет?
— Конечно умеет.
— Тогда в чем же дело?.. Конечно назначайте.
Однако Чордаш даже не пошевелился. Он вопросительно смотрел на меня, а затем сказал:
— Вранек труслив. Он боится темноты.
— Бросьте шутить! Он же взрослый человек!
— И все равно боится.
— Чего?! Кого?! Оставьте, Чордаш, свою чрезмерную осторожность, — сказал я старшему сержанту. Тот обиделся и вышел из канцелярии.
И все же сказанное Чордашем засело у меня в голове. Хоть я и знал, что он может несколько преувеличить, но выдумывать то, чего нет, он, разумеется, не будет. Значит, не без причины Чордаш сказал, что Вранек труслив. Я вызвал к себе командира отделения Чинчу и спросил его:
— Правда, что Вранек боится темноты?
— Правда, — с улыбкой ответил Чинча.
— А почему?
— Я не знаю. Только прошлый раз, когда на ночных занятиях я послал его в дозор, он прибежал обратно, а сам так дрожал, будто за ним гнались.
Позже я узнал, что солдаты, узнав об этой слабости Вранека, не упускали случая попугать его, подшутить над ним. Я невольно вспомнил один случай. Когда я сам был еще молодым солдатом, у нас в подразделении тоже был такой трусишка. Его не любили, над ним смеялись, и довольно зло. Он был чем-то вроде денщика, которого мы, когда нас посылали в караул, заставляли чистить наши сапоги, пугая его словами: «Или ты всем вычистишь сапоги, или пойдешь с нами в караул!»
И он чистил сапоги. Вскоре все привыкли к тому, что он неполноценный солдат. Даже сам командир взвода так думал. Он и из армии демобилизовался, так ни разу и не побывав в карауле.
«Так неужели и Вранеку суждено стать таким же? — задумался я. — Нет, у нас не должно быть ни денщиков, ни лакеев! Раз попал в солдаты, пусть делает все, что и остальные».
— Как быть с Вранеком? — спросил я лейтенанта Крижана, во взводе которого служил солдат.
— В караул его действительно опасно назначать: уж больно он труслив. Чего доброго, сбежит еще с поста, а не то какой-нибудь скандал устроит, — откровенно заявил лейтенант.
— Но нельзя же, чтобы он беззаботно спал в кроватке, когда его товарищи будут стоять на постах, и все потому, что он боится темноты… Пусть и он ходит в караул.
— Ну, хотя бы не сейчас, а в следующий раз, когда я буду начальником караула, — поправился Крижан.
— Я сегодня буду у начальника караула. Пусть Вранека назначат на пост у склада боеприпасов.
— Слушаюсь! — Офицер щелкнул каблуками.
Проверяя состав караула, я предупредил солдат о бдительности. Разумеется, я и словом не обмолвился о том, что им не следует бояться темноты, так как считал, что это само собой разумеется.
Пост у склада боеприпасов был самым отдаленным, располагался он среди леса, километрах в пяти от ближайшего хутора. Кроме часового, в том месте не было ни души.
Вранека назначили в третью смену.
Когда старший сержант Чинча построил смену, чтобы вести ее на посты, я вышел из комнаты начальника караула, чтобы самому проверить смену. Лицо у Вранека покрылось красными и белыми пятнами. Рука, в которой он держал ремень автомата, заметно дрожала.
Снаружи было холодно. Накануне выпал снег, дул ветер. Стояла самая настоящая январская погода.
Караульные взяли оружие. Разводящий повел их на посты.
Я стоял на пороге караульного помещения и слышал, как произошла смена первого, самого ближнего поста.
Вскоре разводящий вернулся с караульными второй смены. Шевелла подложил угля в чугунную печку и достал из кармана фотокарточку сына. Солдаты по очереди разглядывали фото. Миклоши уверял, что малыш нисколько не похож на отца, за что и получил от того шутливую затрещину.
Я тоже хотел было взглянуть на малыша, как вдруг раздался выстрел, за ним другой, а потом длинная автоматная очередь.
— Караул, в ружье! Тревога! — приказал я.
Стрелять мог только Вранек, поэтому мы с разводящим и двумя караульными сразу же направились к дальнему посту у склада боеприпасов.
Когда мы подошли к посту поближе, нас остановил окрик часового:
— Стой! Кто идет?
Самого часового я не видел. Мы подошли ближе, и тогда он вышел из-за толстого дерева.
Я спросил Вранека, что случилось и почему он открыл стрельбу.
— Захрустели ветки… — заикаясь, начал докладывать он. — Я окликнул. Никто не отозвался. Я еще раз окликнул…
Один из караульных, стоявших за моей спиной, хихикнул, но я бросил на него такой взгляд, что он сразу же замолчал.
Сняв Вранека с поста, я вернулся в караульное помещение. Я был так зол, что даже не захотел разговаривать с ним. Шевелла попытался шутить, но, заметив мой взгляд, вовремя остановился.
Я не знал, что же мне делать с Вранеком. Охотнее всего я выгнал бы его из караульного помещения, но на это я не имел права. Нужно было поговорить с солдатом, узнать, чего он испугался.
Очередная смена отправилась на посты, потом ушла и следующая. Нужно было кем-то заменить Вранека, который сначала сидел и грелся у печки, а потом, как ни в чем не бывало, растянулся на топчане. Но я поступил иначе.
Я подошел к нему и потряс его за плечо:
