Особенности национальной бюрократии. С царских времен до эпохи Путина - [46]

Все эти структуры были довольно заковыристо переплетены. Но основой, как я уже сказал, являлась партия. Именно партийные структуры были главной кузницей кадров, а партийная карьера — магистральной дорогой в чиновничьей судьбе. И, что самое смешное, при Сталине эта громоздкая система в общем-то прилично работала. До поры до времени. Но становилось понятно, что если эффективность структуры держится, по сути, на одном-единственном человеке, то система ненадежна. Да и вообще — это была в чистом виде так называемая мобилизационная модель развития. Такие сооружения эффективно действуют в крайних ситуациях — таких, которые и переживала страна — головокружительного экономического рывка и войны. Но… Мобилизационную модель можно сравнить с ракетой — она стремительно взмывает вверх и летит некоторое время, но потом, когда горючее кончается, падает на землю. К тому же к началу пятидесятых в стройных рядах партийной элиты снова стали проявляться все те же милые черты — стремление превратиться в замкнутую привилегированную касту. В общем, это была широкая дорога в тупик.

И тогда вождь народов задумал грандиозную перестройку. В конце своей жизни Сталин, по мнению многих современных историков, попытался, по сути, совершить новую революцию. Он планировал фактически отстранить партию от власти, оставив ей идеологически-показушную функцию. А власть передать собственно государственным органам, которые с начала военного коммунизма находились на третьих ролях.

Напомню, что Вождь являлся к этому времени не только главой партийного аппарата, но и председателем Президиума Верховного Совета. То есть занимал должность главы конституционной власти. (В «сталинской» Конституции о руководящей роли партии ничего не сказано.) Так вот, в 1952 году Сталин заявил о своем намерении уйти с поста Генерального секретаря ВКП(б). Причем ни для кого не было секретом, что от власти он отказываться не собирается. Для партийной бюрократии этот финт означал полный крах, поскольку выводил всю сложнейшую систему партийных чиновников из главной игры на обочину. Точнее — низводил главную бюрократическую структуру страны до уровня вспомогательной, «пристяжной». Такой же, в какую давно уже превратились, к примеру, профсоюзы. Это означало полную перестройку всей системы управления. Которая тихо и мирно не могла пройти по определению. Власть никто добром никогда не отдает. А в те времена методы были суровые. Но в любом случае такая перестановка сил означала бы грандиозную перетряску всей сложившейся бюрократической структуры. Те, кто был «всем», становились если не «ничем», то очень к этому близким. Возможно, удайся этот план, мы жили бы теперь совсем в иной стране…

Но Сталин явно недооценил силы сопротивления порожденной им системы. Никто не хотел умирать. Так что загадочная смерть Вождя вполне закономерна. Люди из высшего партийного руководства сыграли на опережение. Я не собираюсь подробно вдаваться в эти криминально-политические игры. Стоит только отметить, что за всей этой темной историей просматривается отнюдь не «злодей Берия», а как раз «великий демократизатор» Никита Хрущев.

Реванш бюрократии

С тем большей силой проявились тенденции «окукливания» бюрократии, когда грозного вождя не стало. После смерти Сталина бюрократия взяла свое. ХХ съезд был направлен прежде всего на «реабилитацию» представителей партийной элиты. Да и вся так называемая хрущевская «оттепель» — это на самом-то деле откровенный реванш чиновников, которым при Сталине жить было несколько неуютно. Избежав страшной угрозы, представители партийной бюрократии стали закреплять свои позиции — да так, чтобы уже никто не смог бы на нее покуситься.

По сути, именно в 1956 году в СССР бюрократия полностью захватила власть — и жизнь покатилась по ее законам. Возродилась тенденция двадцатых годов, прерванная «незаконными репрессиями»: превращения бюрократии в господствующий класс. И пошло-поехало.

А что бюрократии надобно? Прежде всего — стабильности. Так оно и получилось. Именно при Хрущеве по-настоящему оформилось понятие «номенклатура». То есть бюрократическая каста, попадание в которую гарантировало дальнейшую безбедную жизнь. Именно с тех пор и аж до Андропова, чтобы вылететь из этой системы, требовалось совершить уж что-то запредельное. В противном случае разбирались «по-родственному». Так, к примеру, проштрафившегося работника, скажем, обкома, «бросали на профсоюзы» — то есть переводили в менее престижную структуру. Или того веселее — назначали директором завода. И так далее. Но из номенклатуры чиновник не вылетал. Это не предыдущий период, когда из любого высокого кабинета была видна Колыма.

Исследователь теории элит К. Манхейм в этой связи писал: «…важно, чтобы приток людей в эти (элитные — А. Щ.) группы допускал их селекцию…из большого общества» и отмечал, что источником угрозы современному массовому обществу является упадок принципа рекрутирования элиты, основанного на «признании личных достоинств». Так вот, доступ в государственную элиту, а только бюрократия в СССР являлась таковой, чем дальше, тем более был затруднен. Бюрократическая структура стала жить сама для себя. И начались веселые дела…