Особенности еврейской эротики - [2]

Хэм деликатно предложил коллеге раздеться и, посмотрев на предмет его глубоких разочарований, сказал ему буквально следующее:

«Дорогой Скотт, Он кажется тебе малым, потому что ты смотришь на него сверху вниз…»

— И вообще, сынок, — прибавил уже от себя начитанный отец Салика, — люди с большим творческим потенциалом, как правило, не могут похвастать размерами: Наполеон, например, имел всего лишь девять сантиметров нетто, а Гитлер семь, но это отнюдь не мешало им быть любовниками самых красивых женщин в Европе»

— А у тебя есть такой потенциал? — спросил я Салика.

— Да, — тяжело вздохнул он, — я хочу стать великим полководцем.

Судя по вздоху, я понял, что талант полководца стоил ему нескольких совсем не лишних сантиметров живой плоти, из-за которой так страдал американский классик.

О том, что я могу подойти к своему отцу и дружески поведать ему, какого цвета у меня там растительность, не могло быть и речи.

Однажды я произнес при нем слово «Член» и был поражен его неадекватной реакцией. Он побледнел, покраснел и в глазах его я увидел страх и растерянность. А ведь и спросил-то я его о том, чем отделяется второстепенный член предложения от главного?

Сначала я не понял причину его дикого смятения, но потом сообразил, что отца напугала двусмысленность, заложенная в данном слове. Увы, ничего, кроме поразившего его слух слова «Член», значение которого отец боялся мне пояснить, он в моем вопросе не услышал.

Салик жил в соседнем от меня доме и окна наших квартир глядели друг на друга. Он наблюдал за передвижениями моих родителей в мощный армейский бинокль и с удивлением признался мне, что ни разу не видел мою мать в нижнем белье.

— Может быть, бинокль не в порядке? — сказал я, стыдясь за свою целомудренную маму.

Зная о строгих нравах, царящих в нашей семье, Салик поведал мне о том, что в их доме все по-другому: мать никогда не стыдится детей, а он с сестричкой до 13-ти лет ходили голышом.

Сестричку Салика — Зиву я видел на пляже в модном купальнике, который плотоядно впивался в ее изящный, хотя и несколько гипертрофированный зад. У нее была фигура профессиональной пловчихи, и когда я представил ее обнаженной, то почувствовал предательское волнение в штанах.

Я набрался наглости и спросил у друга, как он владел ситуацией, когда видел сестру без трусиков.

— Я не замечал ее наготы, — просто сказал мне Салик и объяснил, что у спартанцев, которым он любил подражать, девочки и мальчики ходили нагишом до совершеннолетия.

У нас дома все было наоборот. Если по телевизору герои фильма вдруг начинали раздеваться, и было неизвестно, что конкретно они предпримут в следующее мгновение мать молниеносно (со скоростью ковбоя, вырывающего из-за пояса револьвер) хваталась за дистанционный пульт и немедленно выключала телевизор. После этого воцарялась гробовая тишина, во время которой мама с глубоким упреком смотрела на папу, а папа пытливо смотрел на меня, прикидывая в уме, догадался ли я, что именно собирались делать легкомысленные герои в следующее мгновение.

Я, разумеется, делал невинное выражение лица и он, удостоверившись в чистоте моих детских помыслов, дежурным тоном задавал мне один и тот же глубокомысленный вопрос:

— Жан, ты уже сделал уроки?

За пятнадцать лет моего пуританского детства, а потом и отрочества я ни разу не наблюдал интимную жизнь своих родителей. Салик рассказывал мне, что его предки, не смущаясь, продолжали заниматься любовью, когда он случайно вошел к ним в спальню. Он даже описал мне позу, в которой они это делали: «мама сидела на папе верхом, и изображала всадника без головы»

— Почему без головы? — удивился я.

— В этой позиции голову слегка откидывают назад, — с поучительными интонациями в голосе сказал мне Салик.

— Зачем? — спросил я, демонстрируя свое полное невежество.

— Для наслаждения, — сказал Салик, не вдаваясь в детали.

Лишь потом, по завершению бурного полового акта, невольным свидетелем которого он стал, отец сделал ему замечание, вполне безобидное, впрочем: «Принято стучать в дверь, молодой человек»

Мои родители спали в разных комнатах, и я ни разу не видел, как мама раздевается. Тут Салик был прав на все сто процентов и с биноклем у него был полный порядок.

Она всегда носила длинные до пят платья, как и подобает набожной женщине, и я не знал, как в жизни выглядит мамина коленка. Боюсь, что этим не мог похвастать и мой кроткий папаша, которого она замордовала до такой степени, что он стал интересоваться трудами Иосифа Сталина. Некоторые особо сильные изречения отца народов, а также итальянские туфли на высоком каблуке (которые он стал покупать после эмиграции отца моей подруги в Америку) делали его более значительным в собственных глазах и он не столь болезненно переживал гнет своей подкаблучной жизни.

Во всем остальном мой папаня был трусливый еврейский лопушок и потакал мамаше, когда она говорила, что все пороки от разврата и от него же вскоре наступит конец света.

Директор нашей школы Григорий Аронович Фишман утверждал, что женский ТАЗ (под этим банным термином он подразумевал женскую красоту вообще) не что иное, как гениальное творение природы, превосходящее по своей изобразительной мощи все мыслимые произведения искусства, созданные величайшими гениями человечества.