Особая папка «Барбаросса» - [11]

15 апреля Мальцан встречался с советскими представителями и вел переговоры об урегулировании взаимных претензий. Советские делегаты заявили, что лучшим средством решения всех проблем было бы подписать соглашение, предложенное в апреле в Берлине. Мальцан не дал ответа, но — что любопытно отметить — сразу же проинформировал англичан. Те не проявили особого удивления и заявили, что переговоры на вилле «Альбертис» идут успешно.

В этих условиях понятен интерес, который возбудил у Вирта, Ратенау и Мальцана телефонный звонок из резиденции советской делегации.

В западной исторической литературе своеобразным «классическим описанием» Рапалльского соглашения стали мемуары уже упоминавшегося выше лорда д'Абернона. Ссылаясь на рассказ фон Мальцана, д'Абернон изображал события так, будто в ночь с 15 на 16 апреля позвонил сам Г. В. Чичерин и пригласил Мальцана и Ратенау прибыть в «Палаццо империале», чтобы обсудить возможность договора между РСФСР и Германией. Разговор якобы продолжался 15 минут.

Возможно, эта версия выглядит весьма интригующе. В действительности дело происходило иначе. Мальцану звонил не Чичерин, а заведующий экономическо-правовым отделом НКИД А.Сабанин. Он говорил с ним несколько минут и попросил передать рейхсканцлеру Вирту, что Г. В. Чичерин предлагает продолжить переговоры, начатые 4 апреля в Берлине. Это предложение было принято немцами.

Утром 16 апреля, примерно в 11 часов, в резиденцию советской делегации прибыли Ратенау, Мальцан, Гильфердинг и фон Симонс. Они начали переговоры с Г. 3. Чичериным. Совещание длилось примерно два часа. Потом был сделан перерыв, и германская делегация уехала на какой-то дипломатический завтрак. За это время был подготовлен текст соглашения. Во второй половине дня германская делегация вернулась и после согласования текста Вальтер Ратенау и Г В. Чичерин подписали Рапалльский договор.

Смысл соглашения был таков: РСФСР и Германия, выступая как полностью равноправные стороны, отказывались от взаимных претензий, возникших в результате войны между Германией и Россией. Германия отказалась от требования возвратить национализированные предприятия бывшим германским владельцам — при том условии, что РСФСР не будет удовлетворять таких же требований других стран. Одновременно возобновлялись дипломатические отношения и обе стороны предоставляли друг другу режим наибольшего благоприятствования в торговле.

Итак, Рапалло стало реальностью международной политики, и, как известно, В. И. Ленин высоко отозвался о нем, расценив его как подтверждение факта «действительного равноправия двух систем собственности»[37]. Сегодня мы называем это фактом мирного сосуществования двух систем и нелишне будет напомнить, что в 20-е годы Георгий Васильевич Чичерин в своих выступлениях применял это понятие, ставшее тоже нормой международного сотрудничества.

За Рапалльским соглашением последовали советско-германские соглашения 1926 и 1931 годов. Для нас нет никакого сомнения, что они родились не без участия влиятельных финансово-промышленных групп Германии, за которых говорило уже само имя Ратенау, генерального директора электротехнического концерна АЭГ (хотя этот деятель лично и не принадлежал к последовательным сторонникам Рапалло). Число крупнейших фирм, которые поддерживали теорию и практику советско-германского сотрудничества, было велико, и среди них были самые громкие имена.

Почему же за 1931 годом последовал год 1933-й? Почему оборвался путь, начавшийся в Рапалло? Этот вопрос действительно нельзя оставлять без ответа, поскольку он имеет прямую связь с интерпретацией решающих событий в истории Германии. Я помню беседу, которую имел в 1961 году с одним из тогдашних руководителей. Христианско-демократического союза ФРГ д-ром Ойгеном Герстенмайером. В разговоре мой собеседник, кокетничая гегелевским инструментарием, упрекал Маркса и исторический материализм в «безнадежном детерминизме», якобы не оставляющем свободы для исторического развития. Д-p Герстенмайер предпочитал идею «открытых дверей истории», которые, мол, должны быть распахнуты для любых возможностей.

Мы спорили о будущем, но та же проблематика существует для прошлого. Истина всегда конкретна, и именно в конкретной ситуации 20х — 30х годов германской истории можно видеть, какие социально-экономические и политические силы захлопнули «двери истории», открытые в Рапалло, и направили Германию по иному, роковому для нее пути агрессии и антикоммунизма.

Двери, вне всякого сомнения, были раскрыты, тем более что страны Запада — Англия, Франция и на втором плане США, — с которыми Германия была связана теснейшими классовыми узами, наносили Германии один удар за другим: военное поражение в 1918 году, Версаль в 1919 году и вторжение в Рур в 1923 году. Запад вел линию на полную дискриминацию и изоляцию Германии. А Советская Россия оказала Германии помощь: она не признала Версаль и, подписав Рапалло, вывела Германию из европейской изоляции.

В этих условиях ответ на вопрос об отношении Германии к России звучал поразному в разных устах. Для понимания этого всегда надо помнить мудрый ленинский анализ: ведь В. И. Ленин в многочисленных речах проводил мысль о «двух партиях» в буржуазном лагере: одну он условно называл «пацифистской», другую «военной». Действительно, обе эти «партии» (не эквивалентные парламентским политическим партиям) существовали в веймарской Германии и вели внутренний спор. Одно время казалось, что верх берет здравый смысл например, у таких деятелей, как руководитель рейхсвера генерал-полковник Ганс фон Сект.