Особая должность - [50]

Шрифт
Интервал


Она обрадовалась ему, впервые за все время их недолгого знакомства. Словно не чувствуя усталости после работы, присев на корточки, она быстро наколола щепки, бросила их в топку, зажгла, положила поверх кучу углей, и вскоре конфорки на чугунной плите заалели. Отогревшись, Скирдюк почувствовал, что выпил он, оказывается, изрядно, пока дожидался Наилю на улице. Он болтал без умолку, похвалялся силой и отвагой. «Да я ж того одесского пижона как ту самую гниду...»

— Про кого это ты, Степан? — спросила, скосив на него блестящие в отсвете пламени глаза, Наиля.

Он спохватился все-таки:

— Так... Фраерок тут один ко мне по дороге прицепился. Ты на это внимания не обращай, — он попытался привлечь к себе Наилю, но она выскользнула и попросила:

— Больше не пей, Степан. Не надо, понимаешь? Мне даже страшно становится.

Он упрямился.

— Как это — не выпить? Под Новый год — всухую? Не-е... Мы с тобой, Нелечка, оба-два — души неприкаянные. Сам господь повелел нам, чтобы одна к другой тянулись, значится. Чтоб вместе то есть. Ты и я, — и он запел пронзительно, хотя и чистым голосом куплеты, подхваченные все в том же ресторане «Фергана»:

Налей же рюмку, Роза,
Мне с мороза,
Ведь за столом сегодня —
Ты да я...

— Не надо, Степан, — просила Наиля, — у нас тут в бараках никто не гуляет сейчас. Спят уже все. Новый год — давно.

— Как это? — трезвея, Скирдюк вглядывался в циферблат. Он помрачнел. — Обидела ты меня сегодня, Нелька,— сказал он, — в самую душу мне наплевала. Я с открытым сердцем, а ты... Эх... Добре, — решительно произнес он, — не хочешь гулять — неволить не стану. Водички принеси свеженькой. Обмоюсь да пойду себе.

— Сейчас, Степан. Ты только не обижайся, ладно?

Она сунула ноги в галоши и выбежала на улицу к колонке. Не колеблясь больше, налил он в ее кружку легкое вино (бутылка, едва початая, стояла на подоконнике еще с его предыдущего визита) и высыпал все шесть порошков. «Нехай только выпьет, а там уже и идти можно будет. Зинке наплету про дежурство по штабу. Не поверит — ее дело. Главное, чтоб Ромка отцепился, а там — трава не расти».

Наиля наполнила умывальник. Скирдюк снял китель, рубашку, начал плескать ледяной водой на лицо, на грудь. Стало и впрямь легче.

— Мучить тебя, Неля, не буду, — сказал он, — только и ты меня не обижай. Нельзя так с человеком... Выпьем по одной да я и пойду себе.

— А если комендатура? — спросила, потупившись, Наиля. Теперь ей хотелось, чтоб он остался.

Скирдюк беспечно махнул рукой.

— Охота им под Новый год по улицам шастать. Сами уже давненько завалились куда-то. Давай, Нелечка. Поехали.

Вздохнув, она поднесла кружку к губам, но ему показалось, что пьет она медленно. Словно балуясь, подошел он к ней сзади, левой рукой крепко обнял, а правой поддержал кружку за донышко. Но был он все же пьян и переусердствовал: кружка наклонилась и жидкость выплеснулась на платье Наиле и на пол. Она вскочила, рассердившись, потребовала, чтоб он отвернулся, выдвинула из-под кровати чемодан, достала единственное свое нарядное платье, летнее, в цветах, и начала переодеваться.

«Выходит, такая доля ее, — по-пьяному печально усмехнувшись, суеверно заключил Скирдюк. — Нехай гуляе живая-здоровая». Он уже надел шинель.

— Я пойду.

Она молчала.

— А может ляжем? — спросил он нарочито грубо, и это окончательно рассердило Наилю.

— Все время только про одно говоришь. Думаешь, один раз было, теперь всегда так? Я не сумасшедшая, между прочим. Все вижу, знаю. У тебя интересная, богатая есть. Мне сказали.

Он усмехнулся.

— Когда б так, зачем бы я к тебе сегодня пришел? Ждал тебя три часа на морозе, замерз, как тот цуцик.

Это показалось ей убедительным.

— Сядь, Степан, на минутку, — попросила она, — что-то сказать хочу. Больше поговорить ни с кем не могу про это. Пьяный ты, конечно. Ладно. Все равно.

— Говори, — потребовал он в нетерпении, — что?

— Шатаешься даже. Нет. Ложись лучше, поспи. Я к Клаве уйду. Утром говорить будем.

— Нет, давай сейчас, — и вновь он повел себя чрезмерно настойчиво.

Наиля взглянула на него с опаской.

— Зинка твоя меня при всех позорила, — сказала она, отворачиваясь, — а я чем виновата? Что я тебя — приваживала? Скажи.

Он выдохнул разочарованно:

— Бабские дела. Наплюй. Что ж, когда с девкой раз погулял, значит и женись? Не-е... Выбрать надо, чтоб по душе, как ты. Может, дашь ключа? Я с делами справлюсь, сам открою раненько и до тебя, под бочок.

Она снова нахмурилась.

— Иди, отдыхай.

— Веселенький Новый год у нас получился.

— У всех такой. Война.

— Хоть поцелуемся.

Наиля подошла и сама обняла его на пороге.

— Страшно мне, Степан, — она на миг все же прильнула к нему, — все время кажется, ходит, следит за мной, прямо шаг ступить не дает...

— Кто, кто?

Но он уже и сам догадался.


Он побрел к дому Зурабовых, сам не понимая зачем. Наверное, потому, что так было решено изначально. В сравнении с карой, которая грозила не только ему, но и Гале с Миколкой, нынешняя обида Зины и впрямь была пустяком. Лишь свернув в знакомый тупичок, присыпанный свежим снежком, на котором четко отпечатывались следы его сапог, догадался Скирдюк, что́ влечет его сюда: последняя надежда, опять — Мамед Гусейнович.


Рекомендуем почитать
Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.