Особая должность - [40]

Скирдюк кинулся к Зурабову, хотя давно уже понял, что Мамед Гусейнович отнюдь не принимает его заботы так близко к сердцу, как предсказывал Роман. Зина, она и впрямь увлеклась чернявым старшиной не на шутку, тоже просила отца: «Я не знаю, конечно, что там у Степы такое случилось, но он переживает все время. Помоги ему, папочка. Ты же все можешь...» Зурабов сперва отвечал ей неопределенно: «Посмотрим», потом, рассердившись, прикрикнул: «Не суйся в мужские дела!»

Сейчас Скирдюк все-таки снова кинулся к Зине. Уткнувшись лицом в ее теплые колени, жаловался он на своего начальника, который пьет безбожно, а ему, Скирдюку, приходится покрывать недостачу.

— Не выручит теперь батя — застрелюсь. Одна доро́га...

Как ни была Зина обижена на отца еще и за связь его с Эсфирь Марковной, за оскорбленную мать, она отправилась на Салар. Зурабов все же любил дочь. День спустя он сам пригласил Скирдюка на холодильник. Надутая Эсфирь Марковна, всячески изображая, что жертвует собой во имя чужого благополучия, с треском оторвала накладную, не забыв занести нужные цифры в свой личный блокнот, который прятала в сумочке. Скирдюк уже хорошо понял, что она не пропустит часа, когда он должен вернуть товар с хорошим процентом. Однако проверка, которую, как и не зря предчувствовал Скирдюк, устроил-таки Хрисанфов, нашла все продукты, полученные сверх положенной нормы, на складе. Хрисанфов мог отругать Скирдюка лишь за то, что говяжьи туши, которые хранились в погребе, могут заветриться.

— На кой черт вывез лишнее? Пусть бы оставалось на холодильнике.

— Виноват, — ответил Скирдюк, — да куда ж теперь денешься?

Однако именно в эту ночь увез он сам в одиночку на бричке эти туши обратно на Салар. Вот тогда-то и заметил ездовой Алиев, что старшина таскает мясо туда-сюда.

И все же он просчитался. Произошло неизбежное. Помощник начальника училища по политчасти, вообще-то сторонившийся хозяйственных забот, сам решил, очевидно, по чьей-то жалобе, проверить продовольственный склад. Произошло это всего лишь сутки спустя. Хрисанфов пригласил замполита, щеголеватого, отвоевавшего свое майора с обожженным лицом на склад. Вид у Хрисанфова был спокойный и самодовольный: у нас все в ажуре, сами убедитесь... Скирдюк же обмер от страха.

Судьба все же дала ему опять поблажку: примчался вестовой и доложил, что замполита срочно вызывают на учения в поле, где находились те самые курсантские батальоны; там произошло какое-то «чп». Майор, чертыхнувшись, предупредил, что, как вернется, начнет все сначала.

Скирдюк тут же примчался на холодильник и вместе с Зурабовым отправился уламывать Эсфирь Марковну снова. Однако вскоре Мамед Гусейнович забегал глазами и оставил их одних.

— Я не позволю тебе ничего вывезти не только на сутки — даже на одну минуту, — непреклонно заявила тогда Эсфирь Марковна, ударяя ребром ладони о стол. — Хватит! Чуть сама из-за тебя не погорела. Нужны мне очень все эти переживания.

— Не даром же, Фирочка, — пробормотал Скирдюк.

— Фи! Постеснялся бы вспоминать про такую мелочь, жлоб. Слава богу, я не твоя любовница, а то бы я тебе обратно в рожу швырнула эту булавочку. Не стыдно ему вспоминать про нее...

— Что тебе нужно, скажи? — едва ли не взмолился Скирдюк.

Она ответила жестко, по-мужски, так же как курила — глубоко затягиваясь, выпуская дым клубами:

— Нужно то, голяк, чего у тебя нет и никогда не будет: золото.

— Много? — спросил Скирдюк, сам не понимая, к чему этот вопрос.

Эсфирь Марковна брезгливо передернула плечами:

— Какая разница? Можно подумать, тебе только и остается: открыть свой кошелек и отсчитать монету.

— Это посмотрим еще, — Скирдюк уже решился. — Говори, сколько надо?

Что-то уловила она в его тоне, заставившее поверить. Она достала из сумочки свою смятую тетрадку, заглянула в нее и быстро защелкала на счетах.

— Конечно, я понятия не имею, какой сейчас валютный курс и где он вообще есть, — бормотала она, продолжая считать, — но, думаю, монет десять, наверное, хватит. Да, десять. Это не так много, но что с тебя возьмешь? Сомневаюсь, чтоб ты даже это достал.

— В понедельник получишь, — Скирдюк ударил кулаком по столу, — но чтоб товар был. Поняла? — он опрометью выскочил из конторы. Эсфирь Марковна услышала, как взревел его мотоцикл, и скептически выпятила накрашенную губу.

Он отвез на почтамт открытку на имя Любови Львовны Козел (не забыл, конечно, это имечко), а следующие сутки провел, словно в горячке. Механически исполнял то, что требовалось по службе. Хрисанфов был по-прежнему беспечен и за обедом даже подмигнул, как бывало, своему старшине: не найдется ли чего? Скирдюк достал бутылку.

Сам он не пил. Едва дождавшись нужного часа, выскочил на мотоцикле на пустынное булыжное шоссе.

Он оказался первым у окошка, где выдавались письма до востребования, и как только появилась пожилая женщина с отекшим серым лицом, протянул ей свое удостоверение. Очень долго — Скирдюк извелся ожидая — перебирала она конверты, солдатские треугольники, бледно-синие бланки телеграмм, а затем уронила:

— Пишут...

Он не понял этой привычной в ее устах шутки-утешения и переспросил хрипло: