Особая должность - [29]

— Да ты понимаешь, с кем говоришь? Отвечай, когда спрашивают!

Это произвело впечатление. Тамара втянула голову в плечи.

— Ладно, не сердитесь, я скажу, скажу. Теперь — все равно, — она шмыгнула носом и закончила: — Стащила я эти патроны. Шесть штук. И унесла.

— Где они? — быстро спросил Гарамов, делая знак, чтоб Коробов не вмешивался. Все, мол, идет, как надо. С этой девчонкой можно беседовать либо по-свойски, либо вот так — с нажимом.

И Тамара в самом деле торопливо призналась:

— Нету их теперь, — и тут же спросила убитым голосом. — Мне за это много присудят?

— Ты что: потеряла эти патроны? На помойку их выбросила? — спросил Коробов.

Она покачала головой:

— Не-е, — и добавила, вздохнув, — выстрелила их. По мишени. В тире. Наша группа уже разошлась, а тут как раз милиционеры подошли на стрельбу. Я им показала патроны, говорю, мне из нагана пострелять хочется. А они меня и раньше в тире видели. Знали, что я в снайперском занимаюсь. Посмеялись, но наган дали. Я и бабахнула шесть подряд. Опозорилась, конечно. «Тройка», «единица», остальные — «за молоком».

— Как же ты не поняла: надо было об этом сразу, еще на первом допросе сообщить. — Гарамов места себе не находил от негодования.

— Боялась я, — простодушно призналась Тамара. — У нас инструктор на каждом занятии повторяет: не сдашь гильзу стрелянную — головой ответишь. А тут — патроны все-таки. Не гильзы пустые...

— Ладно, Тамара, иди, — разрешил Коробов.

Она не сразу поверила в избавление.

— Нужна будешь — найдем, — уточнил Гарамов.

— Ага... — Тамара проворно выскочила за дверь.

— Ну что теперь? — спросил Гарамов, явно гордясь тем, что это он навел Коробова на подробность с патронами. Впрочем, сам он еще не до конца понимал, какую службу может это сослужить их следствию.

— Вот что, Аркадий, — говорил между тем Коробов, уже затягивая на шинели ремень, — узнай у начальника боепитания в училище, сколько патронов числилось за Скирдюком и не обращался ли он в последнее время с просьбами, чтоб выдали еще. Если у него, как показала Тамара, оставался всего один патрон, многое становится ясным... Я поехал опять в Набережный. Дверь эту, которую мы выдернули, надеюсь, никто из соседей к себе еще не уволок?

— Мы же ею вход забили и опечатали.

— Ну и лады.

Еще издали разглядел Коробов ладони на две выше дверной ручки круглое отверстие с ровными краями. Он видел эту дыру и прежде, она задела его внимание сразу, но старая тонкая дверь была пробита и во многих других местах, скорее всего — гвоздями: кое-где они еще торчали в своих гнездах, толстые, искривленные, заржавевшие. Это вначале и смутило Коробова. Теперь же он не сомневался в происхождении аккуратной пробоины на уровне груди человека.

Он готов был теперь докладывать начальству о деле старшины Скирдюка и о том, как намерен завершить следствие. Хотел тут же выехать в Ташкент, но полковник Демин прервал телефонный разговор и сообщил, что выезжает на место сам.

Скирдюку уже было сообщено о том, что он признан психически здоровым и значит — вменяемым, то есть, выражаясь языком правовым, несет в полном объеме ответственность за свои поступки. Он впервые увидел полковника Демина. Появление здесь такого высокого начальника само по себе произвело на Скирдюка впечатление. Демин, очевидно, учитывал и это обстоятельство тоже. Верный своим правилам, он не только удостоверился по всей форме, кто сейчас перед ним (хотя конвоир Зисько громко доложил с порога: «Арестованный Скирдюк, по вашему приказанию доставленный»), но и сам назвался допрашиваемому. Сделано это было так непринужденно, что Скирдюк по-светски кивнул остриженной головой и едва ли не пробормотал обычное: «Очень приятно...»

— Нам известно, Скирдюк, что вы воевали, — сказал Демин, после нескольких вопросов о прошлом Скирдюка.

— Какое там воевал... Пару дней в атаку побегал...

— Иногда достаточно и одного часа, чтоб сделать на войне свое дело, — возразил Демин. Очевидно он задел струны, глубоко скрытые в душе у каждого мужчины, который находился в тылу, когда другие сражались.

— Не успел я свое дело сделать, — раздраженно возразил Скирдюк, — а теперь мне — одна дорога, — он потер колено, давая этим понять, что не годится даже в штрафную.

— Воюют по-разному, — продолжал Демин, — вот мы, по-вашему, — он обвел взглядом обоих своих подчиненных, — разве не на войне?

Скирдюк скептически усмехнулся. Вряд ли понимал он, к чему клонит этот красивый, чисто выбритый, одетый хоть на парад полковник, и произнес, словно в пику ему:

— Оно хорошо воевать, когда пули над головой не свищут.

Выражение на его чрезмерно бледном и мятом лице было все то же: терять мне нечего, а потому я могу себе и дерзость позволить.

— Воюет, Скирдюк, тот, кто уничтожает врагов. А они и в тылу имеются. — И безо всякого перехода, поднявшись над Скирдюком, полковник спросил: — Золото где вы достали? Монеты царские?

Впервые Скирдюк растерялся. Он не выдержал взгляда полковника и отвел глаза. Засуетился, начал по-детски сучить ногами. Пытался еще возражать, не было, мол, никаких монет, ничего он о них не знает, кто мог наклепать про него такое, но Гарамов, перехватив молчаливый приказ полковника, прикрикнул на этот раз весьма кстати: