Основы русской филологии - [11]

Шрифт
Интервал

Денег ни гроша, да речь хороша (одобряются содержательность и эстетичность речи).

И речисто, да не чисто (при внешней красивости отмечается нечистоплотность говорящего).

Людских речей не переслушаешь (дается совет не увлекаться излишним общением с людьми).

Во всех этих контекстах термин речь невозможно заменить термином язык и лишь в отдельных случаях можно употребить термин слово.

Термин язык в сборнике А. M. Жигулёва прежде всего реализует метафоры или переносные смыслы, связанные с языком:

Без языка и колокол нем (намек на человека, который оказывается немым и бездеятельным, если не владеет языком).

Дай волю языку – скажет то, чего и не знает (язык выступает как орудие человека, который им управляет и может либо сознательно сдерживать, либо распускать свой язык).

Лучше ногою запнуться, чем языком (выбран именно язык, поскольку пословица построена на обыгрывании частей тела).

Самое сладкое – язык, самое горькое – язык (изречение, восходящее к известному мифу об Эзопе, который принес своему хозяину и его гостям то, что одновременно и сладко, и горько).

Как видим, почти во всех пословицах обыгрывается в переносном (метафорическом смысле) язык как часть тела, с помощью которой человек осуществляет свою важнейшую функцию как существа словесного – функцию говорения, общения, взаимодействия. Тот факт, что термин язык в большинстве пословиц не может быть заменен на синонимичные термины слово и речь, говорит о том, что в фольклоре не только не сформировалось научное представление о языке как системе знаков, но отсутствует и представление о языке как едином «наречии», на котором говорит весь народ. Действительно, в фольклоре не встречаются значения языка как системы знаков, которыми пользуется определенный народ. Нет в фольклорных текстах и значения языка как «народа» – оно появится только в письменных текстах, а именно в текстах Священного Писания как основного культурного текста европейской цивилизации. Именно последнее значение станет, как покажем ниже, одним из переходов к осознанию языка как феномена, создающего нацию.

Если же проводить межкультурное исследование нашего материала, то, с одной стороны, можно сделать вывод об «общем наднациональном характере правил ведения речи», т. е. об универсальности правил для всех народов, а с другой стороны, о сугубо национальном характере способов словесно-образного выражения смыслов. Вот некоторые примеры сопоставления идентичных по смыслу пословиц, построенных на основе специфически национальных образов:



Таким образом, анализ фольклорных терминов язык—речь—слово позволяет сделать следующие выводы:

1. Термины язык—речь—слово могут употребляться в фольклорных текстах как синонимы при обозначении главной коммуникативной функции языка как орудия общения и взаимодействия людей.

2. Основная задача фольклорных текстов о языке – дать правила речевого поведения, предупреждая об опасностях и возможностях языка, речи, слова. Каждая пословица описывает конкретную ситуацию использования языка и имеет дидактические и эстетические функции.

3. Различие трех названных терминов состоит в том, что язык метонимически обозначает главное свойство человека как существа словесного, поэтому именно язык употребляется в текстах пословиц чаще всего. Речь имеет тенденцию к обозначению распространенных текстов, реализующих возможности языка, а слово чаще всего используется, чтобы обозначить минимальную единицу языка, реализованную в отрезке текста.

4. Существуют наднациональные правила ведения и построения речи, которые реализованы в фольклорных текстах (и наиболее систематически в пословицах). При этом каждый национальный фольклор имеет свою образно-словесную систему.

5. В фольклорных текстах еще не встречаются значения термина язык как, во-первых, наречия, на котором говорит весь народ, и во-вторых, собственно нации, народа (язык = народ). Также отсутствует и значение слова как Логоса, т. е. единства Мысли-Слова, сакрального феномена, инструмента творения мира, синонима Создателя мира, жизни и природы. Все эти значения обнаружатся только в письменных текстах, причем эта логосическая функция творения мира словом своеобразно проявится как в русской философии слова, так и в китайской трактовке понятий Дао и Вэнь (правило и литература).

§ 3. Язык—речь—слово в древнерусской словесности

Поиски нашего материала целесообразно вести по двум направлениям: 1) через анализ имеющихся научных обобщений относительно данных слов в словарях древнерусского языка; 2) непосредственно адресуясь к текстам древнерусской словесности (прежде всего к текстам духовной литературы, которая была основой для формирования русской словесности).

Обратимся к классическим статьям «Словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского, где впервые обобщены многочисленные сведения и толкования слов язык—речь—слово [Срезневский 1989]. И. И. Срезневский предлагает большой эмпирический материал, взятый из письменных памятников Древней Руси. Основными значениями концепта язык являются следующие:

– язык, член, часть тела: Прильни язык мои грътани моемь. Псалтырь 1280 г., псалом 86, 6;


Еще от автора Владимир Иванович Аннушкин
История русской риторики

Хрестоматия по истории русской риторики включает многие впервые публикуемые материалы рукописных риторик XVII‑XVIII вв., а также ставшие библиографической редкостью учебники XVIII – первой половины XIX в. Историко-филологический комментарий позволяет познакомиться с биографиями и творчеством основных ученых-риторов, профессоров академий и университетов.Хрестоматия может быть полезна учителям-словесникам, преподавателям риторики в средней школе, а также специалистам-филологам.


Рекомендуем почитать
Отнимать и подглядывать

Мастер короткого рассказа Денис Драгунский издал уже более десяти книг: «Нет такого слова», «Ночник», «Архитектор и монах», «Третий роман писателя Абрикосова», «Господин с кошкой», «Взрослые люди», «Окна во двор» и др.Новая книга Дениса Драгунского «Отнимать и подглядывать» – это размышления о тексте и контексте, о том, «из какого сора» растет словесность, что литература – это не только романы и повести, стихи и поэмы, но вражда и дружба, цензура и критика, встречи и разрывы, доносы и тюрьмы.Здесь рассказывается о том, что порой знать не хочется.


Властелин «чужого»: текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского

Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.


Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.