Основное в ленинизме. Том 2. Становление рабочего движения - [54]

Укажем ещё одну черту, сближающую Энгельгардта с Скалдиным: это — бессознательное отношение Энгельгардта к многим чисто буржуазным пожеланиям и мероприятиям. Не то чтобы Энгельгардт старался подкрашивать мелких буржуа, сочинять какие-нибудь отговорки против применения к тем или другим предпринимателям этой квалификации, — совсем нет. Энгельгардт просто, будучи практиком-хозяином, увлекается всякими прогрессами, улучшениями в хозяйстве, совершенно не замечая того, что общественная форма этих улучшений даёт лучшее опровержение его же собственных теорий о невозможности у нас капитализма. Напомним, напр., как увлекается он успехами, достигнутыми им в своём хозяйстве благодаря системе сдельной платы рабочим (за мятьё льна, за молотьбу и т. п.). Энгельгардт и не подозревает как будто, что замена повременной платы штучного есть один из самых распространённых приёмов развивающегося капиталистического хозяйства, которое достигает этим приёмом усиления интенсификации труда и увеличения нормы сверхстоимости. Другой пример. Энгельгардт высмеивает программу «Земледельческой Газеты»: «прекращение сдачи полей кругами, устройство батрачного хозяйства, введение усовершенствованных машин, орудий, пород скота, многопольной системы, улучшение лугов и выгонов и проч. и проч.». — «Но ведь это только всё общие фразы!» — восклицает Энгельгардт. И, однако, именно эту программу и осуществил Энгельгардт в своей хозяйственной практике, достигши технического прогресса в своём хозяйстве именно на основании батрачной организации его. Или ещё: мы видели, как откровенно и как верно разоблачил Энгельгардт настоящие тенденции хозяйственного мужика; но это нисколько не помешало ему утверждать, что «нужны не фабрики и не заводы, а маленькие деревенские винокурни, маслобойни» и пр., т. е. «нужен» переход сельской буржуазии к техническим сельскохозяйственным производствам, — переход, который везде и всегда служил одним из важнейших симптомов земледельческого капитализма. Тут сказалось то, что Энгельгардт был не теоретиком, а практиком-хозяином. Одно дело — рассуждать о возможности прогресса без капитализма, другое дело — хозяйничать самому. Задавшись целью рационально поставить своё хозяйство, Энгельгардт вынужден был силою окружающих обстоятельств достигать этого приёмами чисто капиталистическими и оставить в стороне все свои теоретические и отвлечённые сомнения насчёт «батрачества». Скалдин в теории рассуждал как типичный манчестерец, совершенно не замечая ни этого характера своих рассуждений, ни соответствия их с нуждами капиталистической эволюции России. Энгельгардт на практике вынужден был действовать как типичный манчестерец, вопреки своему теоретическому протесту против капитализма и своему желанию верить в особые пути отечества.

А у Энгельгардта была эта вера, которая и заставляет нас назвать его народником. Энгельгардт уже ясно видит действительную тенденцию экономического развития России и начинает отговариваться от противоречий этого развития. Он силится доказать невозможность в России земледельческого капитализма, доказать, что «у нас нет кнехта», — хотя сам же подробнейшим образом опроверг россказни о дороговизне наших рабочих, сам же показал, за какую мизерную цену работает у него скотник Пётр с семьёй, которому остаётся кроме содержания 6 рублей в год «на покупку соли, постного масла, одежду». «А и то ему завидуют, и откажи я ему — сейчас же найдётся 50 охотников занять его место». Указывая на успех своего хозяйства, на умелое обращение с плугом рабочих, Энгельгардт победоносно восклицает: «и кто же пахари? Невежественные, недобросовестные русские крестьяне».

Опровергнув своим собственным хозяйничаньем и своим разоблачением крестьянского индивидуализма всякие иллюзии насчёт «общинности», Энгельгардт, однако, не только «верил» в возможность перехода крестьян к артельному хозяйству, но и высказывал «убеждение», что это так и будет, что мы, русские, именно совершим это великое деяние, введём новые способы хозяйничанья. «В этом-то и заключается наша самобытность, оригинальность нашего хозяйства». Энгельгардт-реалист превращается в Энгельгардта-романтика, возмещающего полное отсутствие «самобытности» в способах своего хозяйства и в наблюдённых им способах хозяйства крестьян — «верою» в грядущую «самобытность»! От этой веры уже рукой подать и до ультранароднических черт, которые — хотя и совсем единично — попадаются у Энгельгардта, до узкого национализма, граничащего с шовинизмом («И Европу расколотим», «и в Европе мужик будет за нас» — доказывал Энгельгардт по поводу войны одному помещику), и даже до идеализации отработков! Да, тот самый Энгельгардт, который посвятил так много превосходных страниц своей книги описанию забитого и униженного положения крестьянина, забравшего в долг денег или хлеба под работу и вынужденного работать почти задаром при самых худших условиях личной зависимости[33]— этот самый Энгельгардт договорился до того, что «хорошо было бы, если бы доктор (речь шла о пользе и надобности врача в деревне) имел своё хозяйство, так, чтобы мужик мог отработать за леченье».