Основатели США: исторические портреты - [18]

Демократическая социально-политическая программа Американской революции оказалась неприемлемой для многих лидеров патриотов, занимавших радикальную позицию в антиколониальном движении. Ее не приняли Дж. Адамс, А. Гамильтон, П. Генри и большинство других лидеров патриотов. Она оказалась не по плечу и Сэмюэлу Адамсу. Его эволюции посла 1776 г., обнаружившая новое, точнее, другое лицо бостонца, осталась не замеченной американскими биографами Адамса.

Умеренная, а в ряде отношений откровенно консервативная, позиция Сэмюэла Адамса в вопросах внутриполитических преобразований раскрылась необычайно полно в 1779–1780 гг. в ходе обсуждения и принятия конституции штата Массачусетс. Составление конституции было поручено Джону Адамсу, но подготавливал он ее при полной поддержке своего кузена. Из-под пера Дж. Адамса вышла самая умеренная конституция эпохи Американской революции. Фактически она означала первую попытку термидорианского пересмотра конституционной практики первых лет революции, воплотившей многие демократические устремления масс. (Проект Адамса в ряде отношений послужил основой федеральной конституции 1787 г.) Установленный ею имущественный ценз для избирателей был вдвое выше того, который содержала отмененная революцией колониальная хартия. Конституция воспроизводила в штате двухпалатную законодательную власть колониального образца. В обращении конституционного конвента штата к избирателям откровенно указывалось: «Нижняя палата предназначена для представительства граждан, а сенат — собственников республики»[44].

Сэмюэл Адамс безоговорочно одобрил эти и все другие положения массачусетской конституции. Она казалась ему «истинно республиканской». Понятие «республиканизм» трактовалось им не с демократических, а с умеренных позиций. В конституции Массачусетса его особенно привлекало то, что она «гарантировала те права собственности, которыми наделены достойные граждане и поддержание которых является великой целью политического сообщества». Назначение двухпалатной власти он видел в том, чтобы «сдерживать людские страсти»[45].

Позиция, занятая Адамсом после 1776 г., на первый взгляд противоречит его позиции в отношении народных масс в предреволюционный период. Это кажущееся противоречие. До 1776 г. Адамс был верен буржуазным правам и свободам, которые тогда подавлялись Англией и ее американскими пособниками, и готов был опереться на массы в борьбе за эти принципы. После 1776 г. угроза буржуазным принципам исходила уже от американских низов. Адамс был противником любых ограничений буржуазных прав, особенно главного — свободного распоряжения и накопления частной собственности, и до, и после 1776 г. Еще в 1768 г. он недвусмысленно высказался по этому вопросу: «Собственность, как признано, существовала еще на стадии дикости… И если собственность необходима для сохранения жизни дикаря, то она не в меньшей степени необходима в гражданском обществе. Утопические проекты уравнительства иллюзорны и непрактичны в такой же степени, как и проекты закрепления всех собственнических прав за короной, они заключают в себе произвол, деспотизм и в нашей системе неконституционны»[46].

Неприятие эгалитарных принципов предопределило позицию Адамса в отношении уравнительных устремлений масс в годы Американской революции. В 1782 г. он резко осудил выступление массачусетской бедноты, требовавшей от законодателей штата отсрочки выплаты долгов. Откровенно антидемократический характер носило отношение Адамса к восстанию Даниэля Шейса, охватившему сразу несколько графств Массачусетса в 1786–1787 гг. С. Адамс использовал все свое влияние на городское собрание Бостона с тем, чтобы заставить благонамеренных горожан принять петицию губернатору с требованием немедленной расправы с восставшими. Бедноту, сплотившуюся вокруг Шейса, он пытался изобразить как «английских эмиссаров». Как председатель сената, Адамс выступил с резкими нападками против нижней палаты массачусетской легислатуры, которая была против подавления восстания силой. 5 февраля 1787 г. он потребовал от легислатуры обратиться к федеральному правительству для подавления восстания. Резолюция Адамса была одобрена, хотя многие члены ассамблеи штата сомневались в законности подобного вмешательства Континентального конгресса в дела суверенного штата.

Сэмюэл Адамс, в прошлом рьяный приверженец и неутомимый организатор революционных обществ, стихийных собраний, самочинных политических институтов, теперь протестовал против любых, не санкционированных властями выступлений. Объясняя изменение своей позиции, Адамс, теперь уже «власть предержащий», писал в 1784 г.: «Сейчас, когда имеется постоянное конституционное правительство, самочинные народные комитеты и конвенты в графствах становятся не только бесполезны, но и опасны. Они сослужили отличную службу и были в высшей степени необходимы в момент их возникновения, и я не отрицаю и своей скромной роли в их создании»[47].

Спад массовых народных движений в США в конце 80-х годов и упрочение позиций новой буржуазно-плантаторской власти несколько смягчили консервативные черты в политическом облике Сэмюэла Адамса. Политическая умеренность, свойственная ему на последнем этапе жизни, существенно отличалась от консервативного антидемократизма Джона Адамса. В 90-х годах в переписке с Дж. Адамсом, консервативные настроения которого, как и всего умеренного клана «отцов-основателей», резко усилились в связи с Великой французской революцией, он протестовал против выдвинутой тем идеи элитарного правления «естественной и непресекающейся аристократии». Он не согласился и с мыслью Дж. Адамса о том, что власть только «частично исходит из народа» и что верховный политический суверенитет должен быть отчужден в пользу наследственной аристократии. В целом же С. Адаме в отличие от Дж. Адамса был вполне удовлетворен государственно-правовыми принципами федеральной конституции. «Естественная и непресекающаяся аристократия» Дж. Адамса казалась ему излишеством не только потому, что он был решительным противником сословных различий феодального образца, но и потому, что американская федеральная конституция 1787 г. заключала в себе, на его взгляд, достаточный механизм для сдерживания «чрезмерных страстей» народных масс.