Основание Иерусалимского королевства. Главные этапы Первого крестового похода - [71]

.

Задержись Этьен хоть на несколько часов, он передумал бы. В тот самый день Фируз прислал своего сына к Боэмунду сказать, что он готов совершить предательство. Позднее ходили слухи, что он колебался вплоть до вечера накануне, пока не узнал, что жена опозорила его с одним из тюрков из гарнизона. Он был комендантом башни Двух Сестер и прилегающей части стены города с внешней стороны, напротив замка Танкреда. Поэтому он уговаривал Боэмунда в тот же день собрать армию и повести ее на восток, будто бы он собирается на перехват Кербоги, а затем, после наступления темноты, войска тайком проберутся к западной стене, захватив с собой лестницы, чтобы взобраться на башню, где он будет присматривать за ними. Если Боэмунд на это согласен, то вечером он пришлет сына в заложники в знак того, что все готово.

Боэмунд воспользовался его советом. Когда наступил день, он послал одного из своих пехотинцев по имени Маль Куронн оповестить лагерь о том, чтобы все были готовы на закате выступить в рейд на вражескую территорию. После этого он пригласил к себе главных крестоносцев, Адемара, Раймунда, Готфрида и Роберта Фландрского, и впервые рассказал им о заговоре. «Сегодня, — сказал он, — если будет на то воля Божья, Антиохия будет предана в наши руки». Какие завистливые думы одолевали в тот момент Раймунда, он о том не поведал. Вместе со своими соратниками граф горячо поддержал план.

На закате солнца крестоносная рать отправилась на восток, кавалерия ехала по долине перед городом, а пехота трусила по горным тропам позади нее. Антиохийские тюрки увидели, как они уходят, и успокоились, рассчитывая на спокойную ночь. Но посреди ночи по гарнизону передали приказ вернуться на западную и северо-западную стены. Перед самым рассветом войска Боэмунда подошли к башне Двух Сестер. К башне приставили лестницу, и один за другим шестьдесят рыцарей под предводительством Фулька Шартрского взобрались по ней и через высокое окно на стене попали в комнату, где их с тревогой дожидался Фируз. Когда они вошли, он решил, что их недостаточно много. «Здесь так мало франков, — вскричал он по-гречески, — где же Боэмунд?» У него не было причин для беспокойства. После Двух Сестер рыцари взяли еще две башни, за которые он отвечал, что дало их товарищам возможность поставить лестницы у стен между башнями, и один итальянский пехотинец отправился доложить Боэмунду, что пора взбираться в город. За ним сломалась лестница, но, пока одни солдаты бежали по стене, ошарашивая тюрок в башнях, другие спустились в город, всполошили жителей-христиан и с их помощью распахнули ворота Святого Георгия и великие Мостовые ворота, за которыми ждала основная часть армии. Тогда крестоносцы хлынули в ворота, практически не встречая сопротивления. Греки и армяне присоединились к ним в бойне тюрок, какие только попадались им на глаза, и женщин, и мужчин, включая и родного брата Фируза. Многие христиане погибли в неразберихе. Сам Яги-Сиан, проснувшись от шума, сразу же понял, что все потеряно. Со своей гвардией он верхом бежал по ущелью, которое вело к Железным Воротам и на горный склон. Но его сын Шамс ад-Даула не утратил присутствия духа. Собрав всех, кого смог найти, он пробился в цитадель, прежде чем франки успели его одолеть. Боэмунд пошел за ним, но не смог ворваться внутрь, поэтому он установил свое пурпурное знамя на самой высокой точке, до которой можно было добраться. Далеко внизу крестоносцы, всходившие в город, приободрились при виде стяга, развевавшегося в лучах восходящего солнца.

Собрав достаточно человек, Боэмунд пошел на штурм цитадели. Однако тюрки отразили штурм и ранили самого Боэмунда. Его солдаты предпочли вернуться к более приятному занятию: грабить и громить городские улицы дома, но вскоре его ободрило появление одного армянского крестьянина, который принес ему голову Яги-Сиана. Во время бегства на горной тропе Яги-Сиан упал с коня. Спутники бросили его, и, пока он лежал там, обессилевший и оглушенный, его нашли и узнали в лицо несколько армян. Они сразу же убили его, и один из них неплохо заработал на том, что принес Боэмунду его голову, остальные продали его пояс и ножны по шестьдесят безантов за штуку.

К наступлению ночи 3 июня в Антиохии не осталось ни единого живого тюрка. Даже из соседних деревень, в которых не видели ни одного франка, местные мусульмане бежали, ища пристанища у Кербоги. Дома горожан — христиан и мусульман — крестоносцы разорили. Найденные там ценности и оружие они бездумно разбросали или уничтожили. Нельзя было пройти по улице, не наступив на трупы, которые быстро разлагались на летней жаре. Но Антиохия снова стала христианской[72].

Глава 4. Антиохия взята

Простерли руки свои на тех, которые с ними в мире, нарушили союз свой.

Псалом 54: 21

От взятия Антиохии возрадовались сердца христиан. Но когда их безумное ликование улеглось и крестоносцы оценили свое положение, оказалось, что оно не намного лучше, чем раньше. От полчищ Кербоги их защищали городские укрепления, не поврежденные во время боя, находившиеся с войском мирные паломники, до сих пор многочисленные, несмотря на болезни и бегство, нашли надежный приют и уже не были для крестоносцев таким тяжелым бременем, как в лагере. Тюркский гарнизон, находившийся в городе, был практически уничтожен и уже не представлял никакой угрозы. Но оборона протяженных городских стен требовала куда больше людей, чем было по силам франкам. Цитадель еще не пала, и ее требовалось сторожить. Хотя засевшие там тюрки были слишком слабы для наступательных действий, с ее вершины можно было наблюдать за каждым шагом в городе, а помешать гарнизону установить связь с Кербогой не было никакой возможности. В самом городе крестоносцы не нашли никаких запасов еды, на которые надеялись, и собственными руками в своем опьянении победой уничтожили большую часть его богатств. И хотя мусульмане были перебиты, они не могли доверять и местному христианскому населению. Сирийцы в прошлом уже проявляли вероломство и не особо симпатизировали латинянам. Их измена представляла куда больший риск для защитников города, чем для их противников снаружи. Более того, победа остро поставила вопрос, который и без того уже начал приводить к ссорам между христианами: кто получит город?