Османец - [21]

Муфтий распорядился, и к их удивлению принесли еду и воду. Еда была очень сухой и напоминала кашу с кусочками жилистого мяса; они ели руками, но тем не менее это был настоящий праздник. Генуэзским морякам не дали ничего, это было бы излишней роскошью.

Паша вскочил в седло, свита последовала за ним. Сипахи начали кружить около кучки моряков. Сняв луки и достав стрелы, они начали стрелять в обнажённых мужчин. Первая стрела поразила цель, моряк вскрикнул и, упал, потянув за собой одного из товарищей. Он не умер сразу, но продолжал кричать и корчиться от боли. Его товарищи инстинктивно отпрянули от всадников, сбившись в кучу и став одной большой мишенью. Издавая самодовольные крики, всадники продолжали стрелять в человеческую массу, предоставленную им на растерзание. Не надо было быть метким стрелком — каждая стрела достигала цели. Кровь брызгала и лилась по земле, генуэзцы пронзительно кричали и молили о пощаде. Упав на колени, моряки постепенно затихали, некоторые были уже мертвы, и вот уже пленники превратились в груду мёртвых и полуживых тел. Сипахи продолжали стрелять и стреляли до тех пор, пока не умолк последний стон.

Онемев от ужаса, Хоквуды наблюдали за уничтожением моряков. Энтони безуспешно пытался высвободить руки из верёвок.

— Боже мой, что это за люди. — Он задыхался от гнева.

— В них определённо вселился дьявол, — отозвался Джон Хоквуд с мистическим ужасом.

«И всё же они великолепные всадники и великолепные лучники», — подумал он.

Бойня продолжалась всего несколько минут — так точны были их выстрелы. Сипахи спешились и топтались среди мёртвых, тел, возвращая свои стрелы.

— Что с нами будет? — спросил Энтони.

— Как сказал этот бедный капитан, кто знает. Надеюсь, ты умрёшь как мужчина, когда придёт время.

«Когда придёт время... — мысленно повторил Энтони, — увы, мне только девятнадцать... Вильяму только двадцать один. И примерно в это время его должны казнить, как и этих моряков».

Хоквудам, возможно, просто повезло. Сипахи были уже в сёдлах, каждый вновь с полным колчаном. Подгоняя пленных хлыстами, они прикрепили верёвку, связывавшую их, к седлу одного из всадников. Паша повёл своих людей через каменистую местность, увлекая за собой голых, спотыкающихся, истекающих кровью Хоквудов.

От жары и страданий Энтони потерял ощущение времени. Солнце жгло его плечи, руки и спину, камни впивались в ступни и тело, когда он спотыкался и падал, пытаясь защитить свои гениталии от ушибов. Всадник, к седлу которого они были привязаны, безостановочно тащил их дальше и дальше...

Но более всего Энтони переживал за родителей, ведь они были намного старше. Мэри шла постоянно спотыкаясь, но жёсткая верёвка, связывавшая руки, не давала ей упасть. Одежда её была изодрана в клочья, голова поникла на грудь... Энтони знал, что она почти без сознания, хотя и машинально двигается.

Голова Джона Хоквуда тоже поникла, но Энтони чувствовал, что это скорее от отчаяния и страха, чем от изнеможения.

День становился всё жарче, и наконец кавалькада остановилась в тени небольшой рощицы. Ещё раз Хоквуды были накормлены, им дали воды; языки их так распухли, что было больно глотать.

— Кажется, нас решили оставить в живых, — осмелился предположить Энтони.

— Куда вы ведёте нас? — спросил Джон муфтия, когда тот наконец пришёл взглянуть на пленников.

— К эмиру, — коротко ответил муфтий.

— Но ведь эмир мёртв, — не подумав, сказал Джон.

— Эмир всегда жив, — ответил муфтий. — Он жаждет рассказа о Константинополе. Ты угодишь ему, если поговоришь с ним об этом.

— И отдам наши жизни?

— Эмир следует законам.

— А далеко ли эмир? — спросил Энтони отца.

— Бог знает, мальчик.

Джон размышлял. Новость о смерти эмира Мурада пришла в Константинополь только несколько дней назад. Но теперь, очевидно, появился новый эмир, и он находится недалеко от Босфора. Что-то случилось на территории, подвластной туркам, и случилось внезапно...

Солнце было в зените и буквально иссушало дыхание; местность, по которой вели Хоквудов, стала более привычной: камни и пыль сменились возделанными полями, потом деревьями, в основном кипарисами. Мужчины работали на полях вместе с женщинами. Лица женщин были закрыты, а сами они были укутаны чаршафом[32] так, что были видны только лоб, глаза и ступни ног. Они бросили работу и, уставившись на двух огромных белых мужчин, захлопали в ладоши.

Но Хоквуда ничего не волновало.

В сумерки отряд приблизился к крепости Анатоли-хисар[33], которую пленники заметили на пути к Босфору два с половиной года назад и из которой видны огни Константинополя. Итак, подумал Энтони, после всех мучений они должны умереть на виду у этого проклятого города.

В крепости была сосредоточена целая армия. Даже в темноте можно было различить раскинувшийся из замка к берегу Босфора огромный палаточный лагерь, мерцавший огнями костров — воины готовились к вечерней трапезе.

Крепость с системой внешних и внутренних зубчатых стен, высохшим рвом и высокими башнями была возведена по образцу крепостей крестоносцев, строивших их в Священной земле три тысячелетия назад. Джон Хоквуд знал, что многие из таких крепостей, которые могла защищать горстка людей, стоят до сих пор. Он считал планировку крепости замечательной в своём роде. Турки, которых византийцы считали дикими, далеко ушли от своих предков, кочевавших в Центральной Азии, и в строительстве крепостей следовали опыту своих заклятых врагов.