Османец - [185]

Энтони хотел отвернуться, но не мог. Он знал, что эта картина навсегда запечатлеется в его памяти.

Два хирурга, доставленные на борт корабля специально для этой цели, работали очень тщательно. Сначала они вскрыли кожу острыми бритвами, как ножами, затем отслоили её лишь надрезая, но оставляя нетронутой.

Бригадино больше не мог противостоять боли, он закричал невнятно, голосом высоким и ужасающим. Время от времени он терял сознание, и моряки лили воду ему на голову, чтобы привести его в чувство.

Энтони мечтал только об одном: потерять сознание.

Освежевание заняло два часа. Пертав-паша потребовал шербет. Вместе с Пиале-пашой они спокойно потягивали напиток, наблюдая за муками пленника. Они предложили Хоквуду шербет, но он плюнул в их сторону.

С берега доносились душераздирающие крики мужчин и женщин. Но никто из них не страдал так, как их генерал.

Энтони был в смятении чувств. Физически он не чувствовал себя больным, но его снедали гнев и ненависть к самому себе за то, что действовал заодно с этими людьми.

Действовал? У него был небольшой выбор, к тому же сделанный больше века назад его блистательными предками.

Джоном Хоквудом, который построил пушку, чтобы пробить стены Константинополя.

Энтони Хоквудом, который был другом человека, прозванного Кровопийцей.

Вильямом Хоквудом, который безоговорочно выполнял любые приказы Селима Грозного и Сулеймана Великолепного.

Гарри Хоквудом, который вынес знамя султана в Атлантику и был умерщвлён за свою преданность.

И теперь им самим, Энтони Хоквудом-младшим, который не мечтал ни о чём другом, кроме как служить султану по примеру своих предшественников. Вправе ли он заявлять, что лучше всех остальных? Наверное, да, решил Энтони. «Потому что я никогда не нарушал слова и никогда не мучил человека до смерти».

Когда наконец кожа была снята и на палубе осталось только кровавое месиво, Пертав-паша захлопал в ладоши.

— Хорошая работа, — сказал он. — Промойте хорошенько кожу, набейте соломой и зашейте. В Истанбул мы вернёмся с венецианцем, развевающимся на моей нок-рее.

— А что делать с этим, мой господин? — спросил хирург, глядя на массу шевелящейся кровавой плоти: какое-то мычание всё ещё исходило из разорванных губ.

— Отрежьте голову и сохраните её. Я водружу её на шест. Всё остальное выбросите на корм рыбам.

Сабля взлетела в лучах вечернего солнца, и агонии Бригадино наступил конец. Четыре человека собрали трудно поддающееся описанию кровавое месиво и вышвырнули его за борт. Другие бросились мыть палубу.

Пертав-паша улыбнулся Энтони.

— Какое зрелище! Остынь, Хоук-паша. Дело сделано, ты угодил падишаху. Мы одержали великую победу. Разве ты не отпразднуешь её вместе с нами?

— Да будет милостив Аллах к твоей душе, Пертав-паша, — сквозь зубы процедил Энтони. — Потому что у меня нет милости к твоему телу.

Глава 20 ПОБЕГ

Передёрнув плечами, Пертав-паша только сверкнул глазами в сторону Хоквуда.

— Держи его связанным, пока мы не доберёмся до Истанбула, — посоветовал он Пиале-паше. — Пусть он там рассказывает о своих бедах султану.

Энтони крепко привязали к стулу, находившемуся на кормовой палубе; Два охранника постоянно стояли над ним, предупреждая любую его попытку освободиться.

Звуки резни на берегу утихали по мере того, как жертв становилось всё меньше, но ликованию турок ещё не пришёл конец. Энтони видел, как они пошли в город, и слышал какой-то грохот, доносящийся с другой стороны залива.

— Они вскрывают христианские могилы у собора Святого Николая, — объяснил адмирал, — и разбрасывают кости. Это желание Мустафа-паши.

— Ты горд, что участвуешь в этом, Пиале?

— Я выполняю желания нашего хозяина султана, — отозвался адмирал. — Тебе же будет лучше, если и ты научишься этому, Хоук-паша.

«Мне же будет лучше, если научусь этому», — размышлял Энтони, когда наконец галеры подняли якоря и флот направился к Истанбулу.

Он действительно должен научиться. Он не знал, как его примут в Высокой Порте, но уже принял решение. Энтони не сможет больше служить такому человеку, как Селим Пьяница, если Селим не откажется от действий Мустафа-паши и не накажет генерала. Но это казалось маловероятным.

Значит, Энтони больше не сможет оставаться в Истанбуле, потому что теперь у него там нет друзей. Даже Сокуллу уже не мог считаться таковым. Возможно, он когда-то был другом, но теперь везира, конечно, заботили собственные дела, он женился на дочери султана, чтобы защитить себя. Сокуллу вполне мог подписать приговор, обрёкший Бригадино на такую мучительную смерть, но он не поспешил предупредить Энтони о двусмысленности его положения.

Бригадино! А как его собственная репутация?.. Энтони Хоквуд станет человеком, которого больше других возненавидят в христианском мире, когда распространятся новости о разрушении Фамагусты.

И всё же, если Энтони преодолеет это османское проклятие, то только к христианству он сможет обратиться.

Он почти улыбался в своём бессильном гневе. Всего пятнадцать лет назад была беззаботная молодость. Тогда честолюбивые амбиции заставили его вернуться в Истанбул и заявить о своём роде, восстановить репутацию и служить султану по примеру своих предков. Так много отдать за амбиции и славу! Теперь он стал дважды предателем. И всё же Энтони ещё мечтал о чуде. Хоквуды слишком долго служили туркам, чтобы так просто «отречься.