Супан Джим объяснил мне, почему не может чувствовать вражды к Вислоухому.
Однажды он шел вниз, в деревню индейцев племени Супан, и его ослица несла на спине мешок с почтой. Вскоре после полудня ковмэн увидел стадо диких ослов у подножья горы Бэттль Смен. Подъехав ближе, он разглядел Вислоухого и его мохнатых подданных. Ослицы пили воду из ямы, а ослята со своими несоразмерно длинными ушами и заплетающимися ногами неуклюже скакали за матерями или таращили глаза, сами не зная на что, с глуповатым, рассеянным видом.
Сам Вислоухий, как бдительный полководец, охранял их, высоко подняв голову. Каждый сантиметр его тела, казалось, был проникнут гордостью вождя. Одно его ухо гордо торчало, другое повисло.
Супан Джим подошел так близко, что все стадо хорошо видело его. Ослы захрапели и насторожились, ожидая сигнала к бегству. Но Вислоухий не двинулся с места, и только его здоровое ухо шевелилось, прислушиваясь к тихому зову ковмэна: «Блю Бой, Блю Бой!» Он смотрел на Супан Джима необычайно пристально и внимательно, слегка подняв голову, точно желая уловить какой-то некогда знакомый, но давно забытый запах. Быть может, как утверждал Супан Джим, Вислоухий узнал своего друга, вспомнил, как тот его баловал и колебался, не бросить ли ему свою дикую жизнь и не уйти ли опять к человеку. Супам Джим уверял, что весь вид Вислоухого как бы спрашивал: «Ты хочешь, чтобы я вернулся назад к тебе, Супан Джим?».
Но это продолжалось всего несколько моментов. С легким храпом Вислоухий вдруг двинулся в гору. Все ослиное племя последовало за ним — самки и ослята и еще не изгнанные из стада молодые самцы.
Вислоухий не двинулся с места, и только его здоровое ухо шевелилось, прислушиваясь к тихому зову ковмэна…
Супан Джим продолжал путь вниз по медленному течению Колорадо, а на ночь стреножил свою ослицу, пустил ее пастись у края воды и разбил себе лагерь.
Он подозревал, что с наступлением мрака Вислоухий придет и попытается увлечь за собою маленькую ослицу, несущую на спине мешок с почтой. У него явилось желание подстеречь и перехитрить ловкого вора, накинув на него петлю и снова вернуть его себе. Супан Джим спрятался возле стреноженной ослицы; колокольчик ее тихо позванивал, когда она наклоняла голову, чтобы пощипать травку. Хотя Супан Джим собрался добросовестно наблюдать, но постепенно он начал клевать носом и задремал. Проснулся он внезапно и стал прислушиваться, так как до него донесся легкий шелест шалфея, а затем тихий храп осла.
Супан Джим бесшумно взял свое лассо. Так же бесшумно он поднялся, чтобы свернуть и бросить его. Но не успел он пошевелиться, как из мрака раздался крик — свирепый крик, от которого кровь стыла в жилах. В то же мгновение тяжелое тело навалилось на него, задев его по лицу. Он почувствовал горячее дыхание на своей шее и когти, раздиравшие ему плечи и спину. Уже падая, он сообразил, что это пума подстерегла его и осла, и уже давно поджидала удобного случая броситься на одну из своих жертв. Но пума прыгнула слишком далеко. Стремительность ее прыжка отнесла ее дальше, чем ей нужно было. Супан Джиму как раз хватило времени привстать на ноги, чтобы увидеть во мраке голубовато-зеленые глаза и рассмотреть хищное подергивание темного тела, готовившегося ко второму, более меткому прыжку.
Затем из мрака раздался новый крик, резкий боевой рев осла, самца, бесстрашного и обезумевшего от жажды боя. Темная фигура грозно поднялась на дыбы. Вздрагивающее тело пумы вдруг напряглось; шипящее рычание закончилось яростным воем. В эту секунду Супан Джим уже полз к своим одеялам, где лежало его ружье. Но вмешательство его не потребовалось. Он мог только рассмотреть во мраке ночи черную фигуру Вислоухого, и извивающееся, крутящееся пятно, видневшееся на земле под его ногами. Это было истоптанное тело пумы.
Затем все прекратилось. Вислоухий поднял голову, заревев во всю силу своих легких, и звук этот пронесся во мраке и отразился в утесах, бесформенный и могучий. Раздался топот копыт и шелест кустов шалфея. Вислоухий убежал, не уведя на этот раз ослицы. Может быть, это была просто случайность, но она глубоко растрогала Супан Джима, так как на другую же ночь Вислоухий увел еще двух ослиц, и его штуки не прекращались.
Настало, наконец, время, когда терпение ковбоев истощилось. Ни один караван вьючных ослов не был гарантирован от хищнических попыток Вислоухого. Но хотя в него не раз стреляли, ни одна пуля ни разу в него не попала. Он мог обогнать любую лошадь и благоразумно водил свое стадо в сторону от дорог, на которых можно было встретить людей.
Наконец, ковбои решили во что бы то ни стало поймать не только самого Вислоухого, но вместе с ним и все его стадо ослов, и назначили день охоты.
Такие охоты устраиваются здесь довольно часто, и дикие ослы, снова приученные к рабству, продаются или вымениваются в качестве вьючных животных. Способ приручать их отличается неописуемой жестокостью. Меня пробирала дрожь, когда Супан Джим мне о нем рассказывал.
Заметив охотников, Вислоухий словно понимал их цель и намерения. Он не подпускал их даже на выстрел, мчался, как ветер, гоня перед собою все свое стадо. Целых шесть дней и ночей увертывался он от следовавших за ним охотников.