Ослик Иисуса Христа - [43]

В дороге Ренар рассказала Ослику о своём решении лететь на Марс, о математическом справочнике и о том, какие прекрасные у Гарри Бейтмена картины.

– Даже если и не понимаешь математики, – добавила она.

Ослик всю дорогу слушал, а в кафе аэропорта поведал ей о так называемых «фракталах» (рекурсивных самоподобных множествах), открытых Пьером Фату и описанных Бенуа Мандельбротом. Впрочем, кто только не описывал и не изобретал фракталов! Георг Кантор, к примеру (множество Кантора), Вацлав Серпинский (треугольник Серпинского), и всё в том же духе: губка Менгера, кривая Коха, кривая Пеано, фрактал Хартера-Хейтуэя.

Для убедительности Ослик нарисовал кривую Пеано, построенную Давидом Гильбертом, и дал её математическую интерпретацию (постановку, как выразился Генри). И рисунок, и «постановка» привели Ингрид в восторг.

– Всё не так уж и сложно, – призналась она. Наконец-то до неё стал доходить истинный смысл рекурсии. – С мыслями то же самое?

– То же, да не совсем, – ответил Ослик.

Как он понимал, мысли бывают «животные» (повторяющиеся мысли, схожие с рефлексами у животных), а бывают «человеческие» (мысли, воспроизводящие сами себя и всякий раз образующие новую форму).

– Не совсем, – повторил он и внезапно оживился. – Если цель минимальна (скажем, поесть, попить), человеку не нужна рекурсия. В этом случае его мысли просты и трепетно невинны. Они лишь повторяются. Графически процесс напоминает пунктирную линию. Пунктирная линия – основа рефлекса, – закивал Ослик и рассмеялся.

«Он явно в ударе», – подумала Ингрид.

– Рефлекс как одно из проявлений итерации, так? – догадалась она (похоже, с Осликом не соскучишься).

– Так и есть. Пример минимальной цели – «Вавилон», если помнишь. Торговый центр у Северянина (Часть вторая, Глава I).

Ингрид помнила. Ослик сослался также на Манделу с Березовским, их качели и детскую площадку с его первой картины. На площадке по-прежнему резвились безумцы, правда, не всех наций и вероисповеданий, как раньше, а лишь избранные – в основном славянской наружности и исключительно православные.

При мысли о религии Ослик смутился, но быстро взял себя в руки и уставился на банкомат (слева и чуть поодаль). Банкомат то и дело повторял бегущую строку, наглядно демонстрируя в том числе и теорию Генри о пунктирной линии: «Correct reflex – the key to survival» («Правильный рефлекс – залог выживания»).

– А если цель больше, чем «Вавилон»? – Ингрид вынула сигарету и принялась постукивать ею о блюдце.

– Тогда рекурсия.

Ослик вновь повернулся к Ингрид, но был ли он серьёзен – как знать? Глаза у него поблёскивали, выдавая ни то ум, ни то лукавство. Ингрид терялась. Может и то, и другое – поди пойми.

– Мысли в этом случае воспроизводят сами себя, – Генри медлил, – принимая всякий раз новую форму.

Новая форма и есть способ жизни, не сомневался он. Ты можешь довольно долго повторять одно и то же, но в какой-то момент возникает мысль о подобии, и тогда повторение утрачивает свою прежнюю привлекательность, стимулируя тем самым поиск нового.

Кафе опустело. Банкомат по-прежнему транслировал бегущую строку и, казалось, был вполне доволен. Доволен собой, доволен окружением и вообще – с чего бы ему роптать? Дневная выручка у банкомата росла, бегущая строка делала своё дело, люди приобретали «правильный» рефлекс.

– Как-то так, – Ослик попросил счёт. – При известных ограничениях, – подытожил он, – задачу можно сформулировать следующим образом: если уж и заниматься рефлексом, то не «рефлексом банкомата», а «рефлексом Мандельброта».

Довольно абстрактный ход мысли. Теперь понятно, отчего Ослик слыл авантюристом в «научных кругах», как выразилась Энди Хайрс. Ренар пересказала Ослику их последний разговор с Энди и спросила, правда ли, что его считают авантюристом? – Да, это правда. Большей частью его идеи абсурдны, но здесь и преимущество: чем больше идей, тем вероятней, что какая-нибудь да сработает.

Так вышло и на этот раз.

То и дело у Ослика возникали идеи, и какая-нибудь да срабатывала. На выходе из аэропорта им попались с десяток голубей. Они урчали, клевали воображаемую еду, а один из них («С ним что-то не так», – обеспокоилась Ингрид) стоял в отдалении и едва держался. Несчастный покачивался на тонких лапках, закрыв глаза и отвернувшись от света. С ним и вправду было что-то не так.

– Возьмём его? – предложил Ослик.

И они взяли.

В машине Ингрид обняла птицу. Пернатые, насколько она помнила со школы, требуют внимания к себе и склонны к играм. Какие уж тут игры? Зато внимание пошло на пользу. В какой-то момент голубь приободрился, открыл глаза и, будто собираясь что-то сказать, стал ловить воздух и закивал головой. «Два варианта: или голубь прощается (до свидания, друзья, всем спасибо), – подумала Ренар, – или наоборот просит о спасении». Но как бы то ни было, они не бросят его.

И точно – спустя четверть часа Ингрид и Ослик доставили голубя в ближайший приют. Как выяснилось, доставили вовремя – ещё немного, и он бы умер. Вскоре доктор их успокоил: он сделал необходимые процедуры, голубь уснул и ему ничто не угрожает. Голубь будет жить, и если Ингрид с Осликом захотят – через день-другой они могут забрать его.