Ослепительный цвет будущего - [97]

– Что такое? – Уайпо подвигает стул ближе.

– Ничего, глаз немного побаливает, – говорит Цзинлинь. Она убирает руку и несколько раз моргает, чтобы прояснить зрение. – Все нормально.

– Она послушает скорее тебя, чем нас, – вздыхая, произносит Уайгон. – Как так вышло, что у нас настолько непокорный ребенок? И почему она не выросла похожей на тебя? – Он берет палочки, ковыряет на тарелке длинный побег бамбука, откладывает палочки. – Ты должна сказать ей.

Цзинлинь вздыхает.

– Она влюблена.

– Нет, – возражает Уайгон, и его лицо краснеет от ярости. – Она не знает, что такое любовь. Она полюбит хорошего мужчину-китайца с хорошей семьей, который сможет дать ей хорошую жизнь. Когда позвонишь в следующий раз, скажи, чтобы она это прекратила.

Цвета мигают и меняются; в воздухе проносится едва уловимый химический аромат кондиционера для белья.

Комната, которую я не узнаю. Мой отец сидит на деревянном стуле – напряженный, скованный. Из маленьких керамических чайных чашек, стоящих перед ним, взлетают завитки пара.

На другой стороне стола в своем коричневом диване утопают Уайпо и Уайгон, их взоры потуплены. Они старше, чем в предыдущем воспоминании, и выглядят уже давно и сильно уставшими. Изможденными.

Моей матери нигде нет.

Папа навещает бабушку с дедушкой один? Это предположение меня ошеломляет. Под кожей разливается ледяное оцепенение.

Сколько секретов… Сколько недосказанности…

– Я продолжаю ей писать, – говорит дедушка.

– Я знаю, – отвечает папа.

– Она читала письма? – спрашивает Уайпо и поднимает на него взгляд, полный надежды.

– Я не знаю, – говорит мой отец, хотя очевидно, что все он знает.

Улыбка на бабушкином лице преисполнена боли.

– А Ли… Какая она?

– Очень похожа на свою мать. Сильная. Упрямая. – Он слегка улыбается. – Она очень талантлива.

– Она играет на пианино? – спрашивает Уайгон.

Папа качает головой.

– Рисует. Я привез несколько ее картин.

Он раскрывает портфель, вынимает папку и передает ее над столом.

Трясущимися пальцами Уайпо осторожно извлекает оттуда листы. Она подолгу разглядывает каждый из них. На рисунке углем она останавливается.

– Кто это?

– Ли. Это автопортрет.

Бабушкин палец парит над листом, повторяя в воздухе черные линии.

На рисунке я сижу в старых наушниках Акселя, опираясь на подлокотник дивана и подвернув под себя ноги, на коленях – скетчбук. Я помню, как рисовала по фотографии, которую он сделал на свою дурацкую мыльницу. Мы были знакомы всего ничего, но уже стали лучшими друзьями.

– Можете оставить их себе, – говорит папа. – Она не заметит. Она очень много рисует, без конца. Я пришлю вам еще что-нибудь.

– Надолго ты в городе? – спрашивает бабушка.

Отец обхватывает руками чашку чая. Отпивает.

– Девять дней.

– Часто путешествуешь? – интересуется бабушка.

– В данный момент не очень. Это моя вторая поездка за границу с тех пор, как мы виделись. – Папа ставит чашку на стол. – Надеюсь, в будущем буду путешествовать больше.

– Она счастлива? – спрашивает Уайгон.

– Ли? Да. Она… влюблена в свое рисование.

– А ее мать? Тоже счастлива? – Дедушка смотрит, не моргая.

– Думаю, да, – говорит отец и вздыхает. – Надеюсь, что да.

– Это самое главное, – произносит Уайпо.

Уайгон закрывает глаза.

– Она говорила тебе, что мы ей сказали? Когда она решила выйти за тебя замуж?

Папа выглядит смущенным.

– Да, она рассказала мне.

– Нам никогда не следовало говорить этого. – Его голос резок, глаза красноватые. – Это была наша вина. Мы надеялись, что наши слова вынудят ее остаться.

Цвета тускнеют. Вспыхивает свет.

За кухонным столом сидят мама, папа и я – только младше; у каждого в руках по вееру карт. У меня в волосах – прядка фиолетового. Кажется, это седьмой класс.

– Твоя очередь, Ли.

Ли-из-воспоминания кладет на стол карту, и мама охает. Ее губы растягиваются в широкую улыбку.

– Дори, ты себя выдаешь! – говорит папа.

Мама пожимает плечами.

– Ну и что?

– Нужно блефовать!

Мама, прищурившись, смотрит на него.

– Блефовать?

– Ну знаешь, – говорит юная Ли, – постараться нас обхитрить.

– Ой, ладно, я устала, давайте есть пирожные. Вы хотите пирожные? – Мама встает.

– Э-э, – начинает папа.

– Конечно, – отвечает Ли-из-воспоминания, и все трое откладывают карты в сторону.

Мама приносит поднос свежеиспеченных шоколадных лакомств.

Папа заталкивает в рот кусок еще до того, как она успевает поставить поднос на стол.

– Это вообще-то брауни.

– Какая разница, – говорит мама. – Брауни то же самое, что шоколадные пирожные.

– Разница большая… – И папа ударяется в долгие и детальные рассуждения о плотности, количестве шоколада и различных дополнительных ингредиентах.

Папа всегда был любителем сладкого, и я не могу сдержать улыбку, пока вокруг разворачивается воспоминание. Это было еще до нескончаемых командировок, до того, как он посвятил всего себя работе.

– Ну хватит! – говорит Ли-из-воспоминания. – Может, продолжим? Игра почти закончена.

– Да, давайте, – кивает мама. Она берет свои карты.

– Твой ход, мам, – говорит юная Ли.

Папа доедает четвертый брауни, смахивает крошки с пальцев и берет карты.

– Ой, я? – Мама выглядит ужасно довольной. – Вот! Смотрите!

Она выкладывает свою последнюю карту.

– Я победила!