Ослепительный цвет будущего - [28]

– Улыбаемся! – говорит Фэн.

Что-то красное проносится мимо наших голов, и мы с Уайпо ахаем.

– Это она! – Я сжимаю бабушкину руку. Она слегка дрожит.

– Подожди, – начинает Фэн, – ты не сфотографировала…

Я разворачиваюсь и прижимаюсь к стеклу.

– Это была птица!

Уайпо безмолвно стоит рядом, сцепив руки и напряженно хмурясь. Она смотрит на город. Она тоже видела ее. Взмахи алых крыльев, пронесшихся мимо нас, – пусть всего долю секунды, но она видела их так же отчетливо, как и я.

Мы ждем, и ждем, и вглядываемся в небо, но птица не возвращается.

Видела ли она нас? Знает ли, что я здесь?

Сердце все еще отчаянно колотится у меня в груди, встряхивая вены тяжелым сиреневым ритмом. Новое озарение заставляет меня обернуться к Фэн.

– Я должна посетить все мамины любимые места, все места, где она бывала в юности. Это возможно устроить?

Фэн начинает переводить. Лицо Уайпо непроницаемо, как камень, но чем дольше она слушает, тем мягче становится его выражение. Ее черты утопают в морщинах, мятые, как папиросная бумага, и кажутся невероятно хрупкими.

– Hao, – говорит бабушка. Она кивает.

Мы должны найти птицу. И тогда моя мать скажет мне все сама.

Я хочу, чтобы вы помнили

26

Мамины руки превратились в крылья, волосы – в перья. Ее хрупкое тело стало красным, как кровь, как вино, как все в мире оттенки красного.

Птица. Птица. Птица.

Это все, о чем я могу сейчас думать.

Я залезаю в кровать и чувствую, будто плыву сквозь что-то густое и мутное. Каждую конечность словно оттягивает вниз тяжелейшим грузом. Мозг затуманен от недостатка сна. Глаза болят, и все, что я вижу боковым зрением, кажется водянистым и померкшим.

Мне нужно поспать.

Я абсолютно измождена.

Но как только я закрываю глаза, веки начинают трепетать. Надо пересилить себя и не открывать их.

Птица птица птица птица.

Моя мать птица.

Я вдруг понимаю, что уже какое-то время вожу большим пальцем по краешкам нефритовой цикады.

Забавно, что, когда не можешь уснуть, мозг словно выворачивается наизнанку, превращаясь в нечто отчаянное и до смерти голодное. Я хочу лишь одного – с головой погрузиться в самую что ни на есть черную черноту. Я хочу лишь одного – чтобы все исчезло и я смогла бы наконец отдохнуть. Чтобы исчезли все цвета. Чтобы ушли все мысли.

Чтобы все успокоилось.

Это и есть то самое чувство, когда хочешь, чтобы все закончилось? Это и есть та жизнь, из-за которой моя мать превратилась в птицу?

Снаружи доносится ритмичный звук; он становится громче и громче. Взмахи крыльев! Я вскакиваю и раздвигаю шторы.

Пусто. Лишь яркая монета луны да очертания потерянных темно-кофейных облаков рядом.

Может, если я выйду наружу, как в прошлый раз дома, то она прилетит ко мне.

Не включая свет, я прохожу по квартире; благодаря голым ступням меня почти не слышно. Я останавливаюсь, только чтобы подцепить двумя пальцами босоножки, и, выйдя на улицу, надеваю их.

Воздух до сих пор тяжелый и влажный, флуоресцентные фонари отбрасывают призрачный свет в глубину переулка. Я стою на ближайшем перекрестке в надежде снова услышать шум хлопающих крыльев. Дождаться какого-нибудь знака. Звука, запаха, видения. Чего угодно.

Даже прищурившись, я не могу разглядеть в небе никакого движения. Все темно, мутно, спокойно. Близлежащие улочки беззвучны, но я все же различаю отдаленный шум трассы и проезжающих машин.

Я настолько вживаюсь в эту пустоту, что едва не подпрыгиваю от удивления, когда, развернувшись, замечаю под деревом на другой стороне улицы мужчину. Он стоит, уставившись на меня, с вытянутыми по бокам руками. Я жду, пока он уйдет, но он не двигается с места; в конце концов я сама прерываю зрительный контакт и отправляюсь обратно в дом. Мне ужасно не хочется, чтобы он видел, где я живу; но, когда я бросаю взгляд за плечо, его уже нет.

На улице ни дуновения, но листья на дереве, под которым он только что стоял, мягко шелестят; на мгновение мне кажется, что я вижу, как сквозь ветви плывет еле различимая дымка. Но вот исчезает и она. Дерево спокойно и неподвижно, и на улице снова лишь я одна.

Наверху я сажусь на постель в своей темной комнате. Все происходит, словно вспышка, в одно мгновение: я закрываю глаза, а когда открываю, в комнате светло, как днем, а потолок – такой белоснежный, что почти сияет; не считая разрастающихся надо мной в разные стороны чернильных трещин. Они зазубренные, как молнии – словно что-то тяжелое упало с другой стороны и теперь хочет пробраться в комнату. Линии между трещинами настолько тонкие и черные, что кажется, за этим потолком нет ничего – лишь бездна, не поддающаяся законам гравитации. В ушах громко шумит ветер, и кожа покрывается мурашками.

Ничего не понимаю.

Я моргаю, и вокруг снова темно. Пальцами нащупываю кнопку и включаю лампу: потолок в полном порядке. Ни одной трещинки. Ни ветра, ни звуков. Только мое сердце – колотится, колотится, колотится.

27

Стрелки часов светятся инопланетным зеленым: 4:12. Стоит ли пытаться уснуть? Секунды отсчитывают время, громче и громче, эхом отдаваясь у меня в ушах.

Затем, заглушая тиканье, снова раздается тот самый звук – хлопки крыльев где-то вдалеке. Включаю настольную лампу. Резко вынимаю ноги из-под одеяла.