Оскомина - [50]

— Надо держать язык за зубами, — бурчит себе под нос Лео.

— Я очень рада, что вы проболтались, — говорю я. — Теперь ясно, что меня ждет. А то откроешь ненароком коробку, там колье, а ты не в том настроении — что может быть хуже? — Меня уже несло, но сил остановиться не было: — Однажды я настроилась на ночную рубашку: Марк без конца намекал, что купил мне подарок на день рождения, и я в конце концов брякнула: «Мне все равно что, лишь бы не чемодан», а он, оказывается, именно чемодан и купил.

Я покраснела, как свекла.

Но Лео сосредоточился на кольце; я доняла его своим трепом, так что он лишь невнятно хмыкал. Закончив работу, он вручил мне кольцо. Изумительное кольцо. Под лучом заходящего солнца бриллиант засверкал, и на стене магазина заиграла яркая радуга. Сэм побежал к ней, я стала вертеть кольцо так и этак, радуга металась по стенам, а Сэм хохотал, прыгал — пытался поймать ее в ладошки.

— Сколько? — спрашиваю я.

— Нисколько, это бесплатно, — говорит Лео.

— За кольцо — сколько? Сколько вы мне дадите за кольцо?

Лео смотрит на меня:

— На самом деле вы же не хотите его продать.

— Я на самом деле хочу его продать, — говорю я. — А вы на самом деле хотите его купить?

— Разумеется, — говорит он.

— Лео, я это кольцо обожаю, — признаюсь я, — но на самом деле оно совсем не вяжется с моим укладом жизни. Во-первых, если бы я не поехала на метро, его не украли бы. Выходит, если в таком кольце нельзя ездить в метро, тогда зачем оно, это кольцо? В определенном смысле оно — что-то вроде норковой шубки. Будь у меня норковая шубка, в Нью-Йорке мне пришлось бы ездить исключительно на такси, и мы бы вскоре совсем обеднели. Марк — такой романтик, не исключено, что за это колье он выложил все свои сбережения.

Лео кивнул:

— Да, на первый взнос.

— На первый взнос, — повторяю я.

— Очень красивое колье, — говорит Лео.

— Стало быть, у меня появится колье, в котором тоже нельзя будет ездить на метро. Так сколько же за кольцо?

— Пятнадцать тысяч, — отвечает Лео.

— Пятнадцать тысяч, — повторяю я.

— Столько за него заплатил Марк, — говорит Лео.

Сразу после того, как моя мать бросила отца и сбежала с Мелом в Нью-Мехико, отец дал мне денег. Вот уж чего я не ожидала так не ожидала. Я поехала его навестить — в то время я была замужем за Чарли, — и мы долго и душевно беседовали о том, как в одно прекрасное воскресенье термиты целиком съели дверь гаража в нашем доме в Беверли-Хиллз, а мы даже ничего не заметили, и вдруг посреди разговора отец схватил чековую книжку и выписал мне чек на три тысячи долларов.

— С чего вдруг? — удивилась я, надеясь, что он не обратил внимания на поспешность, с какой я цапнула чек у него из рук и сунула в задний карман джинсов.

— Хорошая ты девочка, вот с чего, — сказал он.

Я накрыла карман рукой — не ровен час чек вылетит, нырнет обратно в чековую книжку, и сумма с подписью исчезнут без следа. Но под тканью ощущалась заветная бумажка. Я водила пальцем по карману и слышала, как шуршит внутри чек. Сердце гулко колотилось — теперь я могу спокойно расстаться с мужем: у меня есть на что жить.

— Пятнадцать тысяч — что ж, по рукам, — говорю я Лео.

Десять лет прошло; расставаться с мужем теперь обходится дороже.

С чеком в кармане я вернулась домой и занялась тортом. Но впала в транс. Ну, может, и не совсем в транс, но почти что в транс, такого со мной никогда не было: я потеряла дар речи. Несколько часов подряд молчала, ни слова не сказала. В восемь вечера мы с Марком и тортом отправились к Бетти. Нас было четверо: я, Марк, Бетти и Дмитрий, они живут вместе. Раньше Дмитрий был послом Югославии в США. Когда срок пребывания в должности у него закончился, он вернулся в Белград и открыл сеть прачечных самообслуживания. Потом опять приехал в Вашингтон и занялся дорогими шербетами[92]. Марк постоянно ставил Дмитрия мне в пример: смотри, вот человек, сумевший сочетать два разных увлечения — еду и политику; на самом же деле Дмитрия интересовало одно: деньги. Политика занимала его ровно настолько, чтобы понять: в социалистической стране можно разбогатеть на удовлетворении основных потребностей, а в капиталистической — на удовлетворении потребности в дорогих удовольствиях. Более добродушного человека, чем Дмитрий, я не встречала; Бетти это бесит, Дмитрий же только смеется, ну и Бетти смеется вместе с ним. Мне кажется, они очень счастливы. А там кто их знает. Ведь все считали, что мы с Марком очень счастливы. Да и я сама так считала.

Когда мы приехали к Бетти, Марк и Дмитрий отправились на кухню варить омаров, а мы с Бетти остались в гостиной; Бетти завела речь о танцах, которые Бетти, Телма и я вроде бы взялись устроить. Предположительно в клубе «Салгрейв». Согласие распорядителя бала вроде бы уже получено. Теперь дело за мной: я так и не представила списка гостей, а Телма и Бетти свои уже составили. В списке Телмы, как я и ожидала, значится чета Киссинджер. Бетти трещала без умолку, я слушала ее и не заметила, как выпила целую бутылку белого вина; к началу ужина я была сильно под мухой. Мы принялись за омаров. О чем говорили, не помню. Помню только, что никто вроде бы не обратил внимания, что за весь вечер я не сказала ни слова: им до меня не было дела. Надо будет попробовать повторить этот трюк, подумала я: сиди себе тихенько и помалкивай. Может, и получится, когда буду лежать в гробу.