Оскомина - [19]
Прошло три дня. Наступило воскресенье. Мы с Марком решили пойти пообедать и видим: на нашей улице полицейская машина. Дверь дома напротив приоткрыта, на полу в прихожей — большое бурое пятно.
— Если в доме обнаружили труп, — обратилась я к полицейскому — он стоял возле крыльца, — то убийство произошло в четверг днем, в три двадцать.
Да, обнаружили. Труп мистера Эбби, смирного человечка, незадолго до смерти начавшего предлагать состоятельным господам услуги интимного свойства. И я оказалась единственным свидетелем! Не стремлюсь нагнетать страсти, но мне всегда хотелось попасть в свидетели, поклясться на Библии, что буду говорить правду, одну только правду, ничего кроме правды, а потом спорить с адвокатами и позировать судебным художникам. И вот моя мечта осуществилась! Но сказать мне было нечего. Вот досада! Причем досадовала не только я, но и детектив Хартман — он расследовал убийство и упорно пытался хоть что-то из меня вытянуть.
— Вам известно гораздо больше, чем вы думаете, — твердил он в надежде извлечь из моей памяти еще какие-нибудь сведения.
— Увы, нет, — отвечала я.
Несколько дней спустя детектив Хартман предпринял еще одну попытку проникнуть в мое подсознание. Он поведал мне много интересного. Выяснилось, что последнее утро своей жизни мистер Эбби провел на мебельном аукционе. Встретил там приятеля, и тот предложил ему пообедать вместе. Мистер Эбби отказался, объяснив, что накануне ночью приметил возле автовокзала некоего черного красавца и хочет его разыскать.
Больше живым мистера Эбби никто не видел.
Эта история меня поразила. Мне не верилось, что можно быть настолько одержимым страстью, чтобы отказаться от обеда, да еще и после аукциона! Себя я привыкла считать человеком здоровым, темпераментным, но мне и в голову никогда не пришло бы отказаться от обеда ради секса. Я сказала об этом Марку. Сказала, что гомосексуалисты отличаются от гетеросексуалов тем, что у них редко бывают постоянные партнеры и либидо сохраняется до более преклонного возраста.
Марк слушал меня с такой скептической миной, что я невольно подумала: видимо, он про себя дивится, до чего же у меня короткая память. Неужели я забыла первые месяцы нашего романа? Мы же часами напролет кувыркались в постели, любовью пропахло все: воздух, простыни, мои руки, волосы… Неужели я все это забыла?! (Разумеется, не забыла. С другой стороны, из положенных трех трапез в день мы ни разу не пропустили ни одной!) Теперь, когда я знаю про Телму, мне, разумеется, понятно, чем был вызван скептицизм Марка, а в ту пору я так мало знала и о нем, и о его либидо, и о мужчинах вообще. Когда же я научусь их понимать? Когда же пойму: не то удивительно, что мужчин, хранящих супружескую верность, мало, а то, что они вообще есть?
Я вижу, что опять отклонилась от основного сюжета, меня опять отнесло назад, к Марку, вернее, к Марку и Телме, но с этим я ничего не могу поделать. Когда случается нечто подобное, теряешь чувство реальности. Теряешь кусок собственного прошлого. Сама по себе неверность — сущая ерунда по сравнению с шоком от мысли, что большая часть твоей жизни была совсем не такой, как тебе представлялось. И тогда что бы ты ни вспомнила — будь то пустячный разговор с мужем в гостях или ужасная смерть мистера Эбби, — тебя мучают сомнения: а так ли все было на самом деле? Посмотрите на супругов. На супругов с ребенком. На супругов с ребенком, у которых на подходе второй малыш. Что в этой картинке не так? Выясняется — всё не так.
Но рассказала я про смерть мистера Эбби по причине, не имеющей к измене отношения. Мне просто хотелось, чтобы вы поняли, почему я почти обрадовалась, когда мою группу ограбили: я опять могла выступить в роли свидетеля. И на этот раз я знала, что к чему, в самом деле знала. Я своими глазами видела этого негодяя. И сгорала от нетерпения: пусть меня поскорее допросят под присягой, или как там это у них называется.
В участок нас доставили в полицейском фургоне, что довольно обидно, ведь мы были потерпевшими, но детективу, расследовавшему преступление, предстояло снять столько показаний, что ему требовались стенографистки, машинистки и магнитофоны. Остаток дня мы провели в комнатушке с зелеными стенами, и каждого опрашивали по очереди. Сначала полиция допросила Веру как арендатора помещения, где преступление было совершено, затем Ванессу — самую красивую и знаменитую (я уже смирилась с тем, что Ванесса самая красивая и знаменитая, но тогда меня это страшно раздражало: ведь я знала о случившемся больше всех), потом Дайану — она пригрозила полицейским, что, если она опоздает на свой сверхдешевый рейс в Лос-Анджелес, отвечать придется им. И наконец детектив Нолан вызвал меня.
Я рассказала ему все. Сообщила, что грабитель был ростом примерно 1 метр 80 сантиметров. Волосы светлые. Глаза светло-голубые, слегка косят. Лицо розоватое, широкое, лоснящееся. Нос длинный, тонкий. Вес примерно 75 килограммов — точно определить вес мужчины я никогда не умела. Толстая шея. Одет в ковбойку в красно-зеленую клетку, поверх нее защитного цвета куртка, ну и джинсы с кроссовками. Первый раз он привлек мое внимание в вагоне подземки, когда меня фотографировал японец. Наверно, он сфотографировал и грабителя.
