Осколки - [30]

Я кивнул.

– И он смывается.

– Один из наших детективов, – задумчиво сообщила Кэтрин, – допросил Ллойда Бакстера, еще в больнице. И мистер Бакстер сказал, что при нем в магазин никто не заходил.

– Ллойду Бакстеру было наплевать на то, получу ли я обратно свою кассету и свои деньги. Главным для него было – сохранить в тайне от всех свою болезнь.

– Нет, ну как мы можем расследовать преступления, если люди не говорят нам всей правды? – возмутилась Кэтрин.

– Я думал, ты к этому уже привыкла.

Кэтрин ответила, что, если ты привык к чему-то плохому, оно от этого хорошим не становится. На какое-то время в ней проступила суровость, характерная для представителей ее профессии. «Не забывай, – сказал я себе, – что блюститель закона в душе Кэтрин не спит, что он всегда на посту». Впрочем, Кэтрин тут же встряхнулась и, хотя и с видимым усилием, заставила себя переключиться обратно в штатское состояние.

– Ладно, – кивнула она. – Значит, доктор Форс получил свою кассету обратно. Прекрасно. В таком случае кто опрыскал анестетиком семейство Стакли и спер у них все телевизоры, кто ограбил твой собственный дом, кто избил тебя вчера ночью? И при чем тут этот Виктор?

– Ответить на все вопросы я не могу, но, думаю, дело в Розе.

– А почему не в гвоздике?

– Роза – это дочь Эда Пэйна, тетя Виктора. У нее острый нос, колючий характер, и мне сдается, что она действует на грани преступления. Она несколько поспешна в своих выводах, и это делает ее особенно опасной.

– Например?

– Ну, например, я подозреваю, что это именно она украла все видеокассеты из дома Бомбошки и из моего дома, потому что думала, что среди них может оказаться та, которую я привез с ипподрома.

– Господи, помилуй! – воскликнула Кэтрин. – Но кассеты ведь так легко перепутать!

– Вот, наверно, и Роза рассуждала так же. Мне кажется вполне вероятным, что Роза довольно часто болтает со своей сестрой, матерью Виктора, и что Виктор подслушал ее, когда она говорила о кассете, которая стоит целого состояния.

Господи, ну почему Мартин не сказал мне, что он собирается делать! А теперь мне приходится пробавляться догадками. И всюду эта Роза!

Кэтрин вздохнула, отдала мне распечатку и встала.

– Мне пора, – нехотя сказала она. – Приятно было повидаться с тобой, но я обещала сегодня заехать к родителям. Кстати, а ты не хочешь поехать домой? На то, чтобы кататься на заднем сиденье, права не нужны…

Я с грехом пополам нацепил ее запасной шлем – он был мне маловат и болтался на макушке – и уселся на заднее сиденье, обняв Кэтрин за талию. Мы ехали медленно, однако у мотоцикла хватило пороху затащить нас обоих в гору, ни разу не заглохнув. Остановившись у въезда на мою дорожку, заросшую бурьяном, Кэтрин весело рассмеялась.

Я сказал ей «спасибо» за то, что подвезла. Она умчалась прочь, продолжая смеяться. Я пожалел, что рядом нет Уортингтона или хотя бы Тома Пиджина с его доберманами. Но на этот раз меня не поджидали никакие злые колючие Розы. Когда я отпер заднюю дверь и вошел, на меня пахнуло миром и покоем тех лет, когда здесь жила большая семья: отец, мать и двое сыновей. Теперь я остался один. Но воспоминания, наполнявшие все десять комнат этого дома, были еще слишком живыми, и я не пытался найти себе жилище поменьше. Может быть, когда-нибудь потом… А пока что этот дом был для меня настоящим домом во всех смыслах: это был мой дом, дом всех, кто когда-то жил здесь.

Я немного побродил по комнатам, думая о Кэтрин, о том, понравится ли ей это место, и о том, примет ли дом ее. В прошлом не раз бывало, что дом отказывался наотрез. Одна девица заявила, что выйдет за меня замуж только в том случае, если я оклею светлые крашеные стены пестрыми обоями, – и я отказался жениться на ней, к ужасу ее семейства. Поэтому теперь я в сомнительных случаях всегда советовался с домом. Один раз я с его помощью расстался с девушкой, которая начала говорить о нас с нею как о «едином целом» и отвечать на вопросы «мы». «Мы думаем, что…»

Нет, мы так не думаем.

Я знал, что некоторые считают меня бессердечным. И неразборчивым. И непостоянным. Кэтрин наверняка будут советовать не связываться с типом, ненадежным, как его стекло. Я прекрасно знал, что обо мне болтают, – но если мы с моим домом когда-нибудь решим выбрать для меня подругу на всю жизнь, мы не станем обращать внимания на болтовню.

Взломщики, укравшие мои видеокассеты, напакостили не так уж сильно. Телевизоры с видеомагнитофонами стояли в трех комнатах – на кухне и в обеих гостиных: мы с моей матерью на протяжении десяти лет жили практически отдельно.

Я почти ничего не трогал в ее комнатах после того, как похоронил ее, и потому казалось, что она вот-вот выйдет из своей спальни и примется пилить меня за то, что я снова разбросал грязную одежду по полу.

Видеокассет в доме не осталось ни одной. Нам с матерью нравились совершенно разные фильмы, и она к тому же записывала телепередачи, но теперь это было неважно. Из моей комнаты пропали довольно ценные записи с инструкциями по стеклодувному делу, но это как раз можно восстановить, если удастся найти копии. Часть из этих кассет записал я сам – мне их заказывали для университетских спецкурсов. На них вообще были элементарные вещи – там речь шла в основном об изготовлении оборудования для научных лабораторий. Вряд ли воры охотились именно за ними.