Осколки фарфорового самурая - [18]

– А огромного чёрного кота с ним не было? – спросил боров. – Если был, то я пас – с этими ребятами даже мой дедушка не справился…

– Нет, кота не было. Погодите, один из свидетелей говорил о больничных бахилах, которые подозреваемый, по-видимому, забыл снять, – продолжил начальник отдела. – А единственная больница в том районе специализируется на расстройствах психики разной степени тяжести. Мухой туда, потом ко мне для отчёта.

Они действительно выходят из кабинета. Пока нам очень везёт.

Следователи входят в какой-то кабинет. За столом человек в белом халате. В яблочко!

У меня от смеха потекли слёзы.

– Добрый день. Чем могу быть полезен?

– Добрый день, – начал боров. – Мы из уголовного розыска. Разыскиваем, что логично, особо опасного маньяка-тимуровца. Вот его фоторобот и особые приметы. Есть подозрение, что это ваш клиент.

– Да, так оно и есть. Видимо, медицина здесь пока бессильна, хотя случай чертовски интересный.

– Что тут может быть интересного?

Состязаться в терминологии с двумя дипломированными психологами было бессмысленно, но нужно было как-то вылезать из сложившейся ситуации.

– Внутренний конфликт. Видите ли, мой пациент был обычным добропорядочным гражданином с отличным советским воспитанием и престижной работой. Просто однажды потерял способность проходить сквозь окружающую его действительность.

– А проще можно, для милиционеров?

– Пожалуйста. Он узнал, что его сын работает в шоу трансвеститов.

– После такого и дедушек начнёшь через дорогу переводить.

Всё испортил экстренный выпуск новостей.

XXI

Надо же, они только что получили кадры прямо из эпицентра событий – террористы прислали на электронную почту национальных телеканалов видео захвата театра. Два микроавтобуса подъезжают к театру. Первые, кто из них выскочил, расстреливают дежурный патруль ДПС, остальные занимают периметр и входят в здание. Группа из второго микроавтобуса заходит через боковой вход. Всех, кто попадается им на пути, валят на мраморный пол, особо непонятливым достаётся чуть больше, хотя сильного сопротивления никто и не думал оказывать. Действия захватчиков выглядят очень слаженными, каждый знает своё позицию и где должен оказаться в следующую минуту. Огромные окна вестибюля и большие стеклянные двери главного входа минируются – теперь никто не сможет выйти из здания или проникнуть в него. Террористы орудуют за кулисами. Главный режиссёр пытается скрыться, получает пулю в живот и выходит на сцену. Дальнейшие события происходили непосредственно на наших глазах и бурного интереса не вызывали. Все, кроме момента, когда напряжённые лица заложников стали достоянием мировой общественности. Не хотелось бы, чтобы последующие поколения запомнили меня таким бледным и напряжённым, но ничего не поделаешь, просить переснять бессмысленно. Простой среднестатистический обыватель, столь бережно взращиваемый телекомпаниями с помощью имбецильных реалити-шоу, получил уникальную возможность если и не оказаться в шкуре заложников, то быть полностью включённым в процесс по обе стороны баррикад. Ему только осталось запастись чипсами, пивом, удобно расположиться перед своим средством связи с внешним миром и насладиться небывалым погружением в жестокую реальность, полную страха, боли и потерь. Я решительно отказываюсь верить, что это возможно, по крайней мере – в моей стране. И пусть оказавшиеся у экранов люди невольно «сделали» рейтинг этому телеканалу, они искренне переживали за нашу судьбу. Иначе быть не могло.

Настало время для прямого эфира.

У нас на связи специальный корреспондент. В правом верхнем углу экрана мы наблюдали прямую трансляцию с крыши здания, расположенного на другой стороне площади. Бойкий репортёр, долгие годы прозябавший на местных телеканалах между эфиром и стаканом, дождался своего звёздного часа и был неудержим. Его живая речь и не менее живая мимика совершенно не соответствовали трагизму момента, выдавая внутреннее ликование, даже эйфорию, возникшую от переоценки собственной значимости. Смотреть на его довольную, слегка припухшую после вчерашнего физиономию было весьма сомнительным удовольствием, особенно для тех, кто сидел в зале. Мужской голос в паре рядов позади меня пообещал отвернуть этому самодовольному гаду голову, как только они выйдут отсюда, и получил в ответ бессмертную реплику: «Я буду участвовать».

Если опустить весь бред, что нёс с экрана новый цвет российской журналистики о пока неясной судьбе заложников и неосуществимых планах властей по их спасению, можно было понять – ситуация патовая. Блокировавшие периметр десантники, как и помогавший им немногочисленный местный ОМОН, несмотря на весь свой боевой опыт, спасение заложников никогда не отрабатывали. Оставалось только ждать, пока прибудут соответствующие специалисты, что не доставляло никаких положительных эмоций: от постоянного нахождения в одном положении ноги и спина затекли, организм требовал исполнения биологических потребностей, голод начинал брать своё, усугублял ситуацию сильнейший стресс.

Ещё одной новостью, поднявшей в зале волну тихого возмущения, характерного для испытывающих страх перед расстрелом заложников, стало сообщение о неудачных переговорах между властями и террористами, в ходе которых ни одна из сторон не хотела идти на компромисс. Особенно поражало чрезмерное спокойствие наших захватчиков, посредством которого они давали понять, что эта операция для них – билет в один конец. Для наглядности они провели безумную по своей чудовищности акцию устрашения – схватили нескольких сотрудников театра и зрителей, что были ближе к сцене, затащили их на третий этаж и выбросили из окна на площадь перед театром. Вдогонку беглецам поневоле была отправлена пара гранат. Пути назад больше не было – штурм должен был начаться с минуты на минуту.