Ошибки наших звезд - [58]

Согласно обычаям жанра, Август Уотерс сохранил свое чувство юмора до самого конца, ни на секунду не отказался от своей храбрости, и его дух парил как неукротимый орел, пока даже целый мир не смог сдержать его радостной души.

Но вот она, правда: жалкий парень, который отчаянно не хочет быть жалким, кричащий и рыдающий, отравленный зараженной желудочной трубкой, которая сохраняла ему жизнь, но не до конца.

Я вытерла ему подбородок, обхватила его лицо руками и присела так, чтобы видеть его глаза, которые все еще жили.

— Мне жаль. Хотелось бы мне, чтобы это было как в том фильме, с персами и спартанцами.

— Мне тоже, — сказал он.

— Но это не так, — сказала я.

— Я знаю, — сказал он.

— Нет плохих парней.

— Угу.

— Даже рак — не совсем плохой парень. Он просто хочет жить.

— Угу.

— Ты будешь в порядке, — сказала я ему. Я слышала сирены.

— Хорошо, — сказал он. Он терял сознание.

— Гас, ты должен пообещать никогда больше так не делать. Я куплю тебе сигареты, хорошо? — Он взглянул на меня. Его глаза тонули в глазных впадинах. — Ты должен пообещать.

Он слегка кивнул, а потом его глаза закрылись, а голова покачнулась.

— Гас, — сказала я. — Не отключайся.

— Почитай мне что-нибудь, — сказал он, когда чертова скорая помощь с ревом пронеслась мимо. Так что пока я ждала, чтобы они развернулись и нашли нас, я рассказала единственное стихотворение, которое пришло мне на ум: Красная тачка Уильяма Карлоса Уильямса[55].

так многое зависит

от

красной

тачки

покрытой дождевой

водой

стоящей возле белых

цыплят.

Уильямс был доктором. Мне казалось, что это подходящее для доктора стихотворение. Оно закончилось, но скорая помощь все еще уезжала от нас, так что я продолжила сочинять дальше.

★★★

И так многое зависит, сказала я Августу, от голубого неба, иссеченного ветвями деревьев. Так многое зависит от прозрачной трубки, выходящей из кишок парня с синими губами. Так многое зависит от этого наблюдателя за вселенной.

В полусознании он взглянул на меня и пробормотал:

— И ты говоришь, что не пишешь стихи.

Глава девятнадцатая

Он вернулся домой из больницы через несколько дней, окончательно и бесповоротно лишенный своих абмиций. Чтобы освободить его от боли, потребовалось больше лекарств. Он наконец переехал наверх: в больничную койку рядом с окном в гостиной.

Это были дни пижамы и щетины на лице, дни бормотания, просьб и бесконечных благодарностей всем за то, что они за него делали. Однажды днем он протянул слабую руку в сторону корзины для белья в углу комнаты и спросил меня:

— Что это?

— Та корзина для белья?

— Нет, рядом с ней.

— Я ничего не вижу рядом с ней.

— Это последний клочок моего достоинства. Он совсем крохотный.

★★★

На следующий день я сама себя впустила. Они не хотели, чтобы я больше пользовалась дверным звонком, потому что он мог его разбудить. Его сестры были там со своими мужьями-банкирами и тремя детьми, мальчиками, которые подбежали ко мне и пропели кто ты кто ты кто ты кто ты, нарезая круги по прихожей, будто объем легких был возобновляемым ресурсом. Я уже встречалась с сестрами, но не с детьми или их отцами.

— Я Хейзел, — сказала я.

— У Гаса есть подружка, — сказал один из мальчиков.

— Я в курсе, что у Гаса есть подружка, — сказала я.

— У нее есть титьки, — сказал другой.

— Да правда что-ли?

— Зачем тебе это? — спросил первый, показывая на кислородный баллон.

— Помогает мне дышать, — сказала я. — Гас проснулся?

— Нет, он спит.

— Он умирает, — сказал другой.

— Он умирает, — подтвердил третий, внезапно серьезный. На какое-то время стало тихо, и я задумалась, что мне следует сказать, но потом один из них пнул другого, и они снова побежали наперегонки, завалив друг друга в потасовку, которая переместилась в сторону кухни.

Я пошла к родителям Гаса в гостиную и познакомилась с его зятьями, Крисом и Дейвом.

Я не очень хорошо знала его сводных сестер, но они обе все равно меня обняли. Джули сидела на краю кровати, говоря со спящим Гасом абсолютно так же, как она бы говорила маленькому ребенку, что он просто прелесть: «Ох, Гасси-Гасси, наш маленький Гасси». Наш Гасси? Они его что, приобрели?

— Как жизнь, Август? — сказала я, пытаясь изобразить должное поведение.

— Наш прекрасный Гасси, — сказала Марта, наклоняясь к нему. Я задумалась, а спит ли он вообще, или просто не убирает палец с кнопки подачи обезболивающего, чтобы избежать Атаки сестер с благими намерениями.

Он проснулся через какое-то время, и первым, что он сказал, было «Хейзел», и, должна признать, это сделало меня каким-то образом счастливой, вроде как я тоже стала частью его семьи.

— На улицу, — тихо сказал он. — Можем пойти?

Мы пошли, его мама толкала кресло-каталку, а сестры, зятья, папа, племянники и я плелись рядом. День был облачный, безветренный и жаркий, приближающееся лето давало о себе знать. На нем была темно-синяя футболка с длинным рукавом и флисовые штаны. По какой-то причине он постоянно мерз. Он захотел пить, так что его папа вернулся в дом и принес ему стакан.

Марта попыталась вовлечь Гаса в разговор, присев на колени рядом с ним и говоря:

— У тебя всегда были такие красивые глаза. — Он слегка кивнул.

Один из мужей положил руку на его плечо и сказал: