Ошибка Нострадамуса - [42]

Почему для показательной судебной расправы власти избрали именно Бродского? У него ведь не было антисоветских стихов. У него вообще отсутствовала политическая тематика. Он, можно сказать, советскую власть в упор не видел, и вот этого она не смогла ему простить. К тому же непривычная форма и непонятное для них содержание его стихотворений приводили в раздражение идеологических держиморд. Им казалось, что поэт издевается над ними. Процесс Бродского был задуман и осуществлен как судебный фарс. Это был спектакль, запрограммированный от начала и до конца. Друг Бродского, замечательный писатель Яков Гордин писал в своей книге «Перекличка во мраке»:

«Беда была в том, что мертворожденная система жаждала такой же неживой культуры, а всякое проявление культуры живой старалась отторгнуть, ибо живая культура приносила системе если не боль, то, во всяком случае, острый дискомфорт».

Система хоть и не убила поэта, но сократила его жизнь. Тяжелый труд в Норинской отразился на его здоровье, которое с тех пор лишь ухудшалось.

Первый инфаркт Бродский перенес в тюремном заключении в 1964 году. Затем последовали еще три инфаркта в 1976, 1985 и 1994 годах. Вот свидетельство врача, посетившего Бродского в самом начале норинской ссылки: «Ничего остро угрожающего в тот момент в его сердце не было, кроме слабо выраженных признаков так называемой дистрофии сердечной мышцы. Однако было бы удивительно их отсутствие при том образе жизни, который он вел в этом леспромхозе. Представьте себе большое поле после вырубки таежного леса, на котором среди многочисленных пней разбросаны каменные валуны. Некоторые из таких валунов превышают размером рост человека. Работа состоит в том, чтобы перекатывать с напарником такие валуны на стальные листы и перемещать их к дороге… Три-пять лет такой ссылки — и вряд ли кто-либо сегодня слышал о поэте, … ибо его генами было предписано, к сожалению, иметь ранний атеросклероз сосудов сердца. А бороться с этим, хотя бы частично, медицина научилась лишь тридцать лет спустя».

Не способствовало жизненному тонусу и то, что стервятники, выпустившие из своих когтей поэта, продолжали ему мстить, издеваясь над его родителями. Мать и отец Бродского двенадцать раз обращались в ОВИР с просьбой разрешить им повидать сына. С такой же просьбой к правительству СССР обращались конгрессмены и видные деятели мировой культуры. Но даже после того, как Бродский перенес операцию на открытом сердце и нуждался в уходе, его родителям было отказано в выездной визе. Они никогда больше не увидели своего единственного сына. Мать тихо угасла от тоски в 1983 году. Отец пережил ее всего на год. Родителям Бродский посвятил книгу «Часть речи», стихотворения «Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга», «Памяти отца. Австралия», эссе «Полторы комнаты».

Бродский был отправлен в ссылку 23-летним юношей, а вернулся 25-летним зрелым мастером. Жить на родине ему оставалось менее семи лет. Начались невосполнимые потери. Разрыв с любимой женщиной. Смерть Ахматовой. Еще до этого распался окружавший ее волшебный хор молодых поэтов. Но от одиночества Бродский не страдал. Среди его друзей остались самые преданные и лучшие: Яков Гордин, Евгений Рейн, Виктор Голышев и другие. На Западе стали все чаще появляться публикации его стихов. К нему зачастили западные корреспонденты и литературоведы, что приводило в ярость функционеров КГБ.

10 мая 1972 года Бродского вызвали в ОВИР и поставили перед выбором: немедленная эмиграция или «горячие денечки», что могло означать не только тюрьму, но и психушку. В 1964 году Бродский уже побывал в психиатрической больнице, что было, по его словам, страшнее тюрьмы и ссылки. Повторять этот опыт ему отнюдь не хотелось. И он решился на эмиграцию.

4 июня 1972 года лишенный советского гражданства Бродский вылетел по предписанному евреям маршруту в Вену. Вот как он сам вспоминал об этом:

Дуя в полую дудку, что твой факир,

я прошел сквозь строй янычар в зеленом,

чуя яйцами холод их злых секир,

как при входе в воду. И вот, с соленым

вкусом этой воды во рту,

я пересек черту…

(«Колыбельная Трескового Мыса» 1975)

Дальнейшее хорошо известно. Судьба, как бы стараясь компенсировать поэта за былые лишения, осыпала его своими дарами. Он преподавал в трех университетах. Книги поэзии и прозы выходили одна за другой. В 1987 году он удостоился высшей литературной награды — стал нобелевским лауреатом.

Сюзан Зонтаг, американская писательница и близкий друг Бродского, отметила в одном из интервью: «Я уверена, что он рассматривал возможность стать не только русским, но всемирным поэтом… Я помню, как Бродский сказал, смеясь, где-то в 1976–1977: „Иногда так странно думать, что я могу написать все, что захочу, и это будет напечатано“».

Так оно и было. Вот только написать всего, что хотел, не смог. Он не раз сожалел, что не сочинил свою «Божественную комедию». Но ведь Данте — уникальное явление в мировой культуре. Никто не в силах повторить то, что совершил великий флорентинец. Этого не смог даже Шекспир.

И вообще к чему создавать «Божественную комедию» во второй раз? К тому же удивительная мозаика стихов Бродского складывается во фрески, отдаленно напоминающие великое творение Данте. Разве этого недостаточно?