Ошибка Нострадамуса - [25]

Шрифт
Интервал

Великолепно сложенный, с широкой грудной клеткой и длинными руками, Чарльз идеально подходил для бокса, и даже стал чемпионом какого-то штата в легчайшем весе. Успешно окончил колледж. Впереди маячила перспектива приличной карьеры, но его душа рвалась в Советский Союз, дабы поучаствовать в строительстве лучезарного будущего.

В 1926 году эта мечта осуществилась. Вначале все шло хорошо. Власти разрешили новому гражданину СССР поступить в Ленинградский технологический институт. Он стал выступать на ринге. Одержав ряд побед, получил звание мастера спорта.

В 1931 году Чарльз женился на Елене Иосифовне Мандельштам. У них родился сын, которого назвали Роальдом и честь знаменитого путешественника Роальда Амундсена, весьма популярного тогда в Советском Союзе.

Но бывшему гражданину США, носящему имя Чарльз, да к тому же еврею, не суждена была спокойная жизнь. Вскоре после рождения сына он был арестован и отправлен на несколько лет в лагеря, а затем в ссылку в Казахстан.

Когда началась война, Елена Иосифовна отправила сына в Казахстан к отцу, и он, таким образом, избежал блокады.

В Ленинград Роальд смог вернуться лишь в 1947 году. После успешного окончания школы поступил в Политехнический институт. Тогда и грянула беда. Он заболел, и вердикт врачей был ужасен: костный туберкулез. От этой болезни нет спасения. Какая уж тут учеба.

* * *

Он жил в узкой и длинной, похожей на гроб, комнате на Садовой у Калинкина моста, под самой крышей. Чем не мансарда? Но ведь Ленинград это не Париж с его теплым климатом. С костным туберкулезом и астмой в таком месте жить совсем не весело.

Мебели в этой комнате почти не было. Зато были книги. Много книг. Он редко выходил из дома. Лежал в кровати и писал. Исписанные листки падали на пол, накрывая его белым саваном. Чтобы избавиться от чудовищной боли, принимал лошадиные дозы морфия, иначе не смог бы думать и сочинять. Морфий был его единственным спасением. Его руки были исколоты как у профессионального наркомана.

Да он и был им — не по своей воле, конечно. Морфий ему доставала сестра, работавшая лаборанткой в аптеке. Деньги на жизнь давала мать, отрывавшая какие-то крохи от своей жалкой пенсии. Кое-что присылал отец из Казахстана. Помогали, чем могли, друзья-художники.

Роальд Мандельштам не имел ничего общего с поэтическим дискурсом своего времени. Идеал поэта-гражданина был ему чужд. Он жил в ином измерении. Его поэзию питали родники Серебряного века и античного мира. Но именно он стоит у истоков ренессанса ленинградской поэтической школы 60-80-х годов. В его творчестве наличествовали все основные компоненты подпольной петербургской культуры за двадцать лет до ее расцвета. Вот некоторые из них.

Творческая изоляция: поэт разговаривает сам с собой, а мир подслушивает.

Тяга к мировой культуре.

Отношение к языку как к исключительно гибкому и самодостаточному вершителю творческого процесса.

Ну и тема Петербурга, конечно. Поэты ленинградской школы никогда не прекращали попыток выразить в стихах его тайную метафизическую сущность.

Стихи Роальда Мандельштама опровергают установившиеся представления о том, какой должна быть поэзия. На первый взгляд, они искусственны и безжизненны, с вполне традиционным набором романтических штампов. Местами даже примитивны с точки зрения поэтической техники и вкуса. Но это только на первый очень поверхностный взгляд. Попробуйте в них вчитаться, и вы почувствуете, какой магнетической силой они обладают. Их волшебная магия взрывает традиционную поэтику, которую они внешне соблюдают.

Нелепо, конечно, отрицать громадное влияние на творчество Роальда Мандельштама поэтов Серебряного века и античной культуры. Он ведь был книжным мальчиком, узником своей «мансарды». Но он в то же время обладал талантом особого рода, позволяющим превращать в свое все чужое.

Поэзия Мандельштама в значительной своей части урбанистическая. Его городской пейзаж визуален, колоритен и выразителен, что отчасти объясняется творческими связями поэта с художниками-авангардистами шестидесятых годов.

В целом мире не сыщешь белее ночей,
Мостовых не найдешь горячей.
А в ночи безотрадней домов не найти,
Перевитых в ночные пути…
В эти черные окна, лишь гаснет заря,
Наливается свет фонаря.
А в пустой тишине запоздалый трамвай
Да собачий серебряный лай.

Тема трамвая, разумеется, навеяна Гумилевым.

Алый трамвай
Сон оборвался. Не кончен.
Хохот и каменный лай.
В звездную изморозь ночи
Выброшен алый трамвай.
Пара пустых коридоров
Мчится один за другим.
В каждом — двойник командора —
Холод гранитной ноги.
— Кто тут?
— Кондуктор могилы!
Молния взгляда черна.
Синее горло сдавила
Цепь золотого руна.
Где я? (Кондуктор хохочет.)
Что это? Ад или рай?
— В звездную изморозь ночи
Выброшен алый трамвай!
Кто остановит вагоны?
Нас закружило кольцо.
Мертвый чугунной вороной
Ветер ударит в лицо.
Лопнул, как медная бочка,
Неба пылающий край.
В звездную изморозь ночи
Бросился алый трамвай!

Сравнивая «Алый трамвай» с «Последним трамваем» Гумилева, Роальда Мандельштама часто упрекают в подражательстве. Это не так. Мандельштамовский текст абсолютно самостоятелен, а местами даже ярче и выразительней, чем у Гумилева. Он более сжат, не перегружен реминисценциями и поэтому сильнее действует на воображение.


Еще от автора Владимир Фромер
Реальность мифов

В новую книгу Владимира Фромера вошли исторические и биографические очерки, посвященные настоящему и прошлому государства Израиль. Герои «Реальности мифов», среди которых четыре премьер-министра и президент государства Израиль, начальник Мосада, поэты и мыслители, — это прежде всего люди, озаренные внутренним светом и сжигаемые страстями.В «Реальности мифов» объективность исследования сочетается с эмоциональным восприятием героев повествования: автор не только рассказывает об исторических событиях, но и показывает человеческое измерение истории, позволяя читателю проникнуть во внутренний мир исторических личностей.Владимир Фромер — журналист, писатель, историк.


Солнце в крови. Том первый

…Подход Фромера позволяет рассмотреть и понять уникальность израильской истории через призму человеческих судеб и переживаний. Игорь Губерман — поэт, прозаик …Книгу Фромера прочел, не отрываясь. Все шестьсот страниц. Ярко. Талантливо… Александр Окунь — художник …Это книга хорошего писателя… Михаил Хейфец — историк, писатель В этой книге вы найдете рассказы об известных людях Израиля — героях, ученых, солдатах, политиках. Но перед вами не сухие биографии. Автор этой книги Владимир Фромер считает своим предшественником Стефана Цвейга, и читатель сам это почувствует. Жанр романтической биографии — трудный жанр, хотя сами очерки читаются легко и увлекательно.


Хроники времен Сервантеса

Материал книги «Хроники времен Сервантеса» безумно интересен. Характеры выдающихся исторических личностей — султана Мехмета, короля Филиппа, дона Хуана Австрийского, Лопе де Вега — выписаны резко, зримо, есть остросюжетное напряжение, есть литературный стиль. Роман написан легко и в то же время с глубоким знанием источников — увлекательно, и в то же время страстно, исторически точно, и остро современно.


Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга первая

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга вторая

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Чаша полыни. Любовь и судьбы на фоне эпохальных событий 20 века

Материал, поднятый в «Чаше полыни», безумно интересен. Гитлер, Рутенберг, Сталин, Фейхтвангер, Геббельс, Магда, Арлозоров, Жаботинский — характеры выписаны резко, зримо, есть остросюжетное напряжение, есть литературный «стиль». Роман написан легко и в то же время с глубоким знанием источников — увлекательно, и в то же время страстно, исторически точно, и остро современно.


Рекомендуем почитать
Жили-были-видели…

«…В детстве мне довелось довольно много поездить: каждое лето, на каникулах, мы с мамой и младшим братом Аликом отправлялись «отдыхать»: сначала, когда отец еще служил в армии, это были Германия и Латвия, затем – местечко Ворзель под Киевом, где жила с семьей старшая сестра отца – гостеприимная тетя Маня. Самое увлекательное и завораживающее занятие в дороге было смотреть из окна вагона на проносящиеся мимо пейзажи и воображать себя оказавшимся внезапно в этих местах, в этом глухом лесу, на этом заброшенном полустанке…».


Приключения парня из белорусской деревни, который стал ученым

Автор книги Валерий Трифонович Левшенко – доктор физико-математических наук, главный научный сотрудник Института физики Земли Академии наук, руководитель сектора. В своей автобиографической книге он рассказывает о том, как простой белорусский парень из деревни поступил в МГУ, учился на кафедре геофизики геологического факультета, а после окончания университета много лет провел в экспедициях, работал в США, Канаде, ФРГ, Греции, Иране и во многих регионах России, занимался разработкой новых методов поиска полезных ископаемых и технологий прогноза землетрясений, создал автоматизированную систему защиты атомных электростанций.Серию рассказов, в которых автор с юмором описывает всю свою жизнь, можно назвать документом эпохи: повествование охватывает период от смерти Сталина до наших дней.


В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.


Queen. Все тайны Фредди Меркьюри и легендарной группы

В этой книге не говорится о заговорах и не раздуваются мифы до невероятных масштабов, но есть опровержения многих историй, которые отдельные биографы Фредди выдают за истинные. В ней нет домыслов – каждый факт перепроверялся не по одному разу. Автор встречался со всеми героями этой истории: с музыкантами и менеджерами Queen, с друзьями и родственниками Фредди – десятки часов интервью, дни и часы, проведенные в архивах и библиотеках, поиск новых источников и новых свидетелей. Прочитав эту книгу, вы узнаете, почему личная жизнь и смерть Фредди Меркьюри продолжают оставаться тайной и по сей день.


Курчатов

Академик Игорь Васильевич Курчатов (1903–1960) принадлежит к числу тех ученых, чьи труды и практические усилия определили будущее человечества. Благодаря ему Советский Союз сумел в сжатые сроки создать атомную, а затем и водородную бомбу, разрушив ядерную монополию США, начал создавать атомный подводный флот. Курчатов не только заложил основы мирного применения атомной энергии, но и открыл путь исследованиям по управляемым термоядерным реакциям. Несмотря на всемирное признание заслуг Курчатова и большое количество посвященных ему публикаций, многие стороны его жизни остаются неизученными и малоизвестными.


Дневник maccolit'a. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.

Александр Житинский провел на земле 71 год и 5 дней, оставаясь неизменно молодым, веселым и добрым.Он был писатель. Из самых-самых талантливых в Петербурге. В России. В наше время.А еще он был лирический поэт. Настоящий. Умелый и удачливый сценарист. Неутомимый издатель. Работал, как жил, – быстро. Спеша в будущее. С которым у Александра Николаевича был какой-то необъяснимый постоянный контакт, похожий на дар предвидения.Самуил ЛурьеОн был трудоголик и жизнелюб. Он в совершенстве познал сокрушительную силу смешного и лучше многих и многих понимал бесконечно печальное «над вымыслом слезами обольюсь».