Ошибка канцлера - [29]
– Уж это ты, государыня, греха на душу не бери. Не сама Прасковья Иоанновна к государыне ходила, камер-фрау любимую покупала.
– Так купила ведь – все по ее мысли вышло. Со слов царицы дяденька приказал, и делу конец – зажила наша Прасковья со своим имуществом, а при имуществе-то то Мамонов, и робеночек А если толками про каторгу меня пужать собрался, Петр Михайлович, так я вдова, сама себе голова. Была царевна измайловская, да вся вышла. Много, может, и не смогу, а уж собой сама распорядиться сумею. Да и курляндцам я с руки – сами себе суд творят, а уйди я, неведомо какой герцог тут объявится, а то и жизни не обрадуются. Понимают. Да те, сестрица с зятюшкой богоданным, не иначе рассчитали все. То-то, гляжу, она никогда глаз не кажет: все нездорова да нездорова. Думаю, какая такая хворь на нее напала. Вроде для болезни каменной, как у маменьки, лета не подошли. Да что в письмах вызнаешь, а приезжим – не всякому до Измайлова добраться. Все слухи только. Да ты только погляди, как все одно к одному. Дождалась маменькиной кончины, чтобы глазу лишнего не было, а там сразу свободу себе и дала: гуляй, девка, все едино всем помирать.
– Думается, государыня, супруг теперь царевне Прасковье Иоанновне немалым подспорьем окажется.
– Что за супруг – вкруг ракитова куста венчанный!
– Нет, государыня, самый что ни на есть настоящий, церковью освященный.
– Ты что? Да неужто государь Петр Алексеевич потерпел, да и какой поп на такое решился!
– Чего ж не решаться, когда с согласия государя.
– Господи! Ну чудеса пошли! Значит, дяденька разрешил, значит, и робеночек-то теперь привенчанной, законной?
– То-то и оно, что законной, да еще и в России жить будет.
– Это ты к чему говорить изволишь, Петр Михайлыч? Уж не на престол ли намекаешь?
– Сама сообрази, государыня. Не всяко слово молвится, не всяко во благо идет. А только есть тебе над чем поразмыслить. Денег немного сестрице Прасковье Иоанновне в разделе досталось, так Дмитриевы-Мамоновы добавят. У них на царевнины дела хватит.
– И у тебя деньжонки водятся, Петр Михайлыч?
– Столько не столько, а для тебя, государыня, коли что, конечно, всегда найдутся. Призайму, не откажут.
– Дом-от у меня поболе Прасковьиного выходит – целая Курляндия. Тут уж разговоры не те.
– Что ж, в него вложить, с него и взять можно. Ежели умеючи.
Теперь, когда Замоскворечье осталось в далеком детстве, встреча с Климентом становилась событием. Между делом не пройдешь, а выбираться на экскурсию, казалось, не было прямого основания. Вопросы, подсказанные полицмейстерским указателем, не решались на глаз, и все-таки, может быть, что-то осталось упущенным, незамеченным и недосмотренным. Предмет детских фантазий и предмет исследования не могут не разниться между собой.
Его даже не пришлось обходить кругом. Со стороны Климентовского переулка между Климентом и трапезной поднималась в облезлом кирпиче высокая труба – плод забот замоскворецкой купчихи, захотевшей разориться на духовое отопление. Потоки дождя от исчезнувшего водостока вспучили штукатурку, и на ее изломе было ясно видно: постройки возводили отдельно – между кирпичной кладкой обеих не было связи. Больше того, рядом с щегольской кладкой Климента, по ниточке выложенными подбористыми рядами кирпичей кладка трапезной выглядела неряшливей, дешевле. Иные мастера – иной почерк. Но тогда как объяснить, почему разорившийся на Климента безвестный коллежский асессор так нелепо сэкономил на небольшой пристройке, повредив своему детищу? Что помешало ему воспользоваться услугами одного архитектора и одних и тех же строителей?
Можно было не сомневаться, чиновник Конторы полицмейстера не был ни историком, ни тем более первооткрывателем. Каждый приведенный им факт заимствовался из не вызывавших у него сомнения источников. Скорее всего, печатных. Но все дело в том, что доверие к печатному слову в наши дни и в прошлом веке было разным. В ошеломляющем, ни на мгновенье не прекращающемся потоке информации мы непроизвольно перестаем фиксировать ее источники: где-то читали, где-то видели, от кого-то довелось услышать. Телевидение, радио, журналы, газеты, книги, доклады – если даже они перестают различаться памятью, что говорить персонально об авторах информации. Для прошлого века все выглядело иначе. Прежде всего – кто. Кто выступил с сообщением, публикацией документа, комментарием. За учеными, особенно в области истории, сохранялось, и в лучшем и в худшем смысле этого слова, право на индивидуальность. Один слишком восторженно относился к своим находкам, не отягощая себя сравнительным анализом, другой слишком упорно шел за единожды намеченной концепцией, третьему не хватало для правильных выводов эрудиции, четвертому… Короче говоря, перед тобой ложились своеобразные визитные карточки, которые вызывали на доверие, но и всегда предупреждали о необходимых коррективах.
И еще – практика прошлого века не знала собственно «москвоведов». Заниматься специально описанием хроники одного дома, живших в нем людей, реже – случавшихся событий ученые не ставили своей целью. Факты подобного рода возникали в ходе собственно научных исследований и оставались как бы на полях основной работы.
Гоголь дал зарок, что приедет в Москву только будучи знаменитым. Так и случилось. Эта странная, мистическая любовь писателя и города продолжалась до самой смерти Николая Васильевича. Но как мало мы знаем о Москве Гоголя, о людях, с которыми он здесь встречался, о местах, где любил прогуливаться... О том, как его боготворила московская публика, которая несла гроб с телом семь верст на своих плечах до университетской церкви, где его будут отпевать. И о единственной женщине, по-настоящему любившей Гоголя, о женщине, которая так и не смогла пережить смерть великого русского писателя.
Сторожи – древнее название монастырей, что стояли на охране земель Руси. Сторожа – это не только средоточение веры, но и оплот средневекового образования, организатор торговли и ремесел.О двадцати четырех монастырях Москвы, одни из которых безвозвратно утеряны, а другие стоят и поныне – новая книга историка и искусствоведа, известного писателя Нины Молевой.
Дворянские гнезда – их, кажется, невозможно себе представить в современном бурлящем жизнью мегаполисе. Уют небольших, каждая на свой вкус обставленных комнат. Дружеские беседы за чайным столом. Тепло семейных вечеров, согретых человеческими чувствами – не страстями очередных телесериалов. Музицирование – собственное (без музыкальных колонок!). Ночи за книгами, не перелистанными – пережитыми. Конечно же, время для них прошло, но… Но не прошла наша потребность во всем том, что формировало тонкий и пронзительный искренний мир наших предшественников.
Эта книга необычна во всем. В ней совмещены научно-аргументированный каталог, биографии художников и живая история считающейся одной из лучших в Европе частных коллекций искусства XV–XVII веков, дополненной разделами Древнего Египта, Древнего Китая, Греции и Рима. В ткань повествования входят литературные портреты искусствоведов, реставраторов, художников, архитекторов, писателей, общавшихся с собранием на протяжении 150-летней истории.Заложенная в 1860-х годах художником Конторы императорских театров антрепренером И.Е.Гриневым, коллекция и по сей день пополняется его внуком – живописцем русского авангарда Элием Белютиным.
Петр I Зураба Церетели, скандальный памятник «Дети – жертвы пороков взрослых» Михаила Шемякина, «отдыхающий» Шаляпин… Москва меняется каждую минуту. Появляются новые памятники, захватывающие лучшие и ответственнейшие точки Москвы. Решение об их установке принимает Комиссия по монументальному искусству, членом которой является автор книги искусствовед и историк Нина Молева. Количество предложений, поступающих в Комиссию, таково, что Москва вполне могла бы рассчитывать ежегодно на установку 50 памятников.
В каждом из рассказов "Московской мозаики" - загадка, которую постепенно вместе с автором кандидатом искусствоведческих наук разгадывает читатель. "Огни московских викторий" - как зажглись еще в XVII веке в нашей столице огни иллюминаций и салютов, посвященных победам русского оружия. "Кем был "Нептун" - рассказ об известном Всешутейшем соборе и его участниках, соратниках Петра I. "Театр на Красной площади" - история возникновения в Москве первого оперного театра, построенного архитектором В. В. Растрелли.
В повести Александры Усовой «Маленький гончар из Афин» рассказывается о жизни рабов и ремесленников в древней Греции в V веке до н. э., незадолго до начала Пелопоннесской войныВ центре повести приключения маленького гончара Архила, его тяжелая жизнь в гончарной мастерской.Наравне с вымышленными героями в повести изображены знаменитые ваятели Фидий, Алкамен и Агоракрит.Повесть заканчивается описанием Олимпийских игр, происходивших в Олимпии.
В том избранных произведений известного датского писателя, лауреата Нобелевской премии 1944 года Йоханнеса В.Йенсена (1873–1850) входит одно из лучших произведений писателя — исторический роман «Падение короля», в котором дана широкая картина жизни средневековой Дании, звучит протест против войны; автор пытается воплотить в романе мечту о сильном и народном характере. В издание включены также рассказы из сборника «Химмерландские истории» — картина нравов и быта датского крестьянства, отдельные мифы — особый философский жанр, созданный писателем. По единодушному мнению исследователей, роман «Падение короля» является одной из вершин национальной литературы Дании. Историческую основу романа «Падение короля» составляют события конца XV — первой половины XVI веков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В тихом городе Кафа мирно старился Абу Салям, хитроумный торговец пряностями. Он прожил большую жизнь, много видел, многое пережил и давно не вспоминал, кем был раньше. Но однажды Разрушительница Собраний навестила забытую богом крепость, и Абу Саляму пришлось воскресить прошлое…
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.