Ошибка биолога - [20]
По одной стене стояли верстак и токарный станок. А напротив большой шкаф с книгами и письменный стол.
В углу накрытый скатертью стол. На нем бутылка водки, несколько бутылок пива, колбаса, нарезанная на кружочки, селедка, кислая капуста, большая краюха хлеба. За столом сидел среднего роста рабочий, поражавший необычайной шириной груди. Рукава пиджака туго обтягивали атлетические мускулы. Безусое и безбородое лицо отличалось грубыми, резкими чертами, словно вырубленными резцом из гранита. Низкий, хмурый лоб и небольшие, сверкающие острием стали глаза.
Хортик подвел к нему Веретьева.
— Мой товарищ — Кабальский.
Веретьев чуть не вскрикнул от боли, когда богатырь пожал ему руку.
— Пьете водку?
— Пью!
— Наливайте сами, закусывайте!
В комнате был и третий, с которым Веретьева не знакомили. Этот был полной противоположностью Хортику и Кабальскому. Одет по последней моде, цветной галстук. Черные усы и эспаньолка. Он напоминал наружностью фокусников, докторов черной и белой магии, престидижитаторов и гипнотизеров.
Увидав Веретьева, он отозвал Хортика в следующую комнату и стал говорить вполголоса.
— Да вам всюду пшики представляются, — громко отвечал Хортик. — Просто репортер из газеты, человек, видимо, сильно нуждающийся, может быть, сегодня и не ел еще ничего. А у вас сейчас подозрения. За свою драгоценную личность опасаетесь?
— Нет, но я ведь приехал выяснить вам точку зрения заграничного комитета.
— Ну и выясняйте!
— Как же при нем?
— Да в чем, собственно, опасность? Ведь вы разбираете вопрос теоретически, не конспирация какая-нибудь.
— Как хотите! На вашей ответственности.
— Да, перестаньте трусить! В таинственность играть!..
— Здорово его Матвей прохватывает, — одобрил Кабальский, опрокидывая в горло стакан пива. — Так им, заграничным слеткам, и надо.
Черный господин вышел опять и, ходя взад и вперед по комнате, временами жестикулируя, начал разъяснять авторитетным голосом «программу махаевцев»[3].
— Слыхали! Без тебя знаем! — буркнул Кабальский.
— По поручению комитета, я должен вам заявить, что обращено внимание на полную бездеятельность кружков за последнее время. Необходимо оживить дело и проявить себя активно.
— Хорошо! — громко заговорил Кабальский. — А позвольте спросить, экспроприированные деньги мы должны отдать вам или они останутся в кассе нашего кружка?
— Это уже специальный вопрос, который лучше обсудить в другое более удобное время и при более удобных условиях.
Черный быстро одел шапку и пальто и вышел.
Хортик, проводив заграничного гостя, вернулся и, став перед Кабальским, громко рассмеялся. Веретьев был поражен происшедшей в нем переменой. Его лицо, сосредоточенное, почти злое, стало детски незлобивым и смех такой искренний, заразительный, что Веретьев не выдержал и рассмеялся в свою очередь, не зная, в чем дело.
— Чего обрадовался? — оборвал сурово Кабальский.
— Каков? Нет, каков гусь? А галстук-то, а брюки в полоску, трость с золотым набалдашником, перчатки! Тоже махаевец!
— Дело ясное. Перепало им, заграничным, тогда от большой экспроприации тысяч пятьдесят. Теперь деньги подходят к концу. Не на что разъезжать по Европам, кокоток ужинами кормить. Вот и послали этого франта. Жертвуйте, мол, шеей для общего дела, а денежки нам, мы знаем, куда их пристроить.
Лицо Кабальского покраснело, глаза загорелись диким огнем гнева. Сжались руки в кулаки и горой поднялись мускулы.
— Подлец! С чем приехал, с тем и уедет.
Кабальский выругался площадной бранью.
— Успокойся, Костя! — ласково уговаривал Хортик. — Стоит того! Черт с ним! Ты ведь знаешь, что наши не поддадутся. Их краснобайством не возьмешь.
Кабальский опять принялся за водку и понемногу успокоился, хотя сидел с отчаянно мрачным видом.
Веретьева словно осенило: вот они, настоящие товарищи для того дела, которое давно им обдумано; но только в мечте, в воспаленном воображении, сидя за кружкой пива, он грабил, убивал, искусно смывался от преследования.
С этими мечта может перейти в действительность. Неужели он, Веретьев, струсил?
Волнующим и бодрящим холодом прошла дрожь по спине.
— Так значит, Хортик, вы бы пошли на экспроприацию?
— Но экспроприации вы признаете?
— А вам это, господин, для чего, собственно, нужно?
Кабальский, вмешавшись в разговор, видимо, хотел на ком-нибудь сорвать злобу.
— Так!.. У меня, видите, давно план один есть. Только не было товарищей…
— Так чего же вы мямлите? Коли есть что, говорите прямо.
— Видите, мне в последнее время страшно не везет. Жизнь совсем забила. Впереди ночлежка, смерть от голода или от простуды. Или надо заняться, как товарищи, мелкими обманами, шантажом, взятки брать. Я этого не могу.
— Белоручка! — рявкнул Кабальский.
— Может быть. Но на дело, которое дало бы большие деньги, хотя бы с риском жизнью, я бы пошел.
— Ладно! Ваше дело! А только если вы серьезно что-нибудь задумали — говорите без предисловий, да поменьше о себе. Не разжалобите, не вам одним живется так, что хоть в омут головой.
Веретьев рассказал все, что знал о старой графине.
Все трое засиделись далеко за полночь с серьезными побледневшими лицами и подробно обсуждали предстоящее опасное дело, как обсуждает накануне военный совет план генерального сражения…
