Ошибка Архагора - [44]

Вся в слезах покинула Ясна келью старого живописца. Душа её переполнялась благодарностью и разрывалась от горечи расставания с любимым учителем.

Вот и окончено обучение. Ничто теперь не держит её в этой долине. Можно уехать куда-нибудь. Но мудрая бабушка Евдоха охладила пыл юной мечтательницы. Объяснила, что пока нет более спокойного и безопасного места, чем в этом божьем закутке некогда великой державы, а особенно для неё.

— А почему, бабушка, именно для меня?

— А потому, внученька, что не закончила ты ещё своё обучение. Есть ещё наука, которой ты пока не постигла.

— Опять учиться? — капризно надув губы, спросила девушка.

— Есть в тебе ещё один дар, которому раскрыться было рановато до сей поры.

— Какой ещё дар? И батюшка Филоний, и ты всему меня научили. Ничего другого я не хочу.

— Молодая ты ещё и глупенькая. Попробуешь — захочешь. От такого ремесла ещё никто не отказывался.

— Да какому ещё ремеслу ты меня хочешь обучить? — Возбуждённо спросила Ясна.

— В тебе, солнышко, таится сила необычная. Не простое ты дитя, и родилась ты не просто так. Особый жребий тебе выпал. Великая тебе предстоит работа. А для этого нужно учиться.

— Да какая-такая работа великая мне предстоит? Бабушка, не томи душу, не говори загадками.

— Рано тебе ещё узнать тайну твоего рождения, только пятно родимое за твоим левым ушком не простое. Божественное клеймо на тебе лежит в виде красного ангела. Ты уже умеешь разговаривать с птицами и зверьём, знаком тебе язык трав и деревьев, нет для тебя тайны в голосах ветра и воды. А я ещё научу тебя читать мысли людские и предвидеть на много лет вперёд. А дар твой изобразительный тебе в этом только поможет.

Широко открытыми от удивления глазами смотрела Ясна на открывшуюся вновь бабку Евдоху.

— Бабушка, а ты колдунья, да? — спросила шёпотом девушка, немного придя в себя.

— Не колдунья, а ведунья. И зовут меня не Евдоха, а Варвара. От самого зачатия твоего следую я за тобой, и покуда не превзойдёшь ты меня мастерством, не будет мне успокоения ни на этом свете, ни на том.

Долго ещё рассказывала старая ведунья-Варвара о своём ремесле, убеждая растерявшуюся внучку, начать постижение нового знания. И убедила.

Три долгих северных зимы Ясна постигала тайное знание. И права оказалась бабка-Варвара — помог девушке дар изобразительный. Рисовала она на берестяных листах то, что приходило в голову. И многое из нарисованного оказывалось очень похоже на действительность. Нарисовала как-то белокаменный город у моря. Кораблики у причала. Башенки-маяки на островах. Златоглавые купола храмов за крепостными стенами. Варвара взглянула и сразу узнала кремль на Царском острове. И на других картинках ведунья узнавала места, где ни разу не бывала Ясна и портреты людей, лиц которых она никогда не видела. Но некоторые изображения отражали события будущего. Старая ведунья это точно знала.

А летом Ясна пасла деревенский скот. Другой работы для неё не нашлось, и замуж пока рановато. Хотя и заглядывались местные парни на сверкающую её красоту, сохли по ней, ловя сияние огромных сапфиров под опахалами длинных ресниц. Не было им сна по ночам от видений её стройного стана. Но подходить к ней опасались. И никто не мог объяснить почему ни один деревенский парень не находит в себе смелости подойти к ней. Даже самые отчаянные гулёны и бабники отступали, скромно потупив взгляд. Сама же она не понимала, почему её сверстницы заигрывали с парнями, кокетливо стреляя соблазняющими взглядами, и стыдливо опускали глаза под жарким напором молодецких глаз. Не проснулось, видно, в ней ещё желание любить и быть любимой. Не пробудился в юном теле материнский инстинкт, дарованный свыше. Видно не для них предназначена была эта юная красавица в бедной крестьянской одежонке с копной непослушных сверкающих солнечными лучами волос.

*

Горная тропа петляла по склону хребта, иногда круто сворачивая терялась между скал. Затем она выныривала уже где-то выше, продолжая карабкаться вверх. Отвесная стена поджимала её с одной стороны, а другая резко обрывалась в глубокую пропастью. Где-то под низкими облаками тропа неожиданно ныряла в ущелье и упиралась в каменные ступени, вырубленные в скале. Ступени круто уходили в облака. Пушистые облака почти круглый год окутывали эти вершины. Куда вели ступени, увидеть было невозможно.

Человек в белом балахоне с капюшоном на голове поднимался по ступеням. Его мягкие кожаные сандалии монотонно отсчитывали одну сотню ступеней за другой. Сплошным белым туманом его окутывали облака, и он растворялся в их вязкой гуще. Разряженный горный воздух вершины давал себя знать, а потому шаги человека были размеренны и неторопливы.

Но когда ступня путника ощутила под собой вместо холодного камня деревянные ступени, впереди забрезжил солнечный свет, прорывавшийся сквозь пелену тумана. Ещё несколько десятков метров вверх и в глаза ударил яркий луч. Здесь над облаками Солнце светило особенно ярко и грело по-иному. Голубизна небесного свода сгустилась до синевы, а над самой головой переходила в фиолетовый цвет. Перина облачного покрова сверкала снежной белизной, кое-где сливаясь с вечными ледниками могучих вершин.