Осетинские народные сказки - [156]

— Что угодно нашему повелителю? — спрашивают они его.

— Пусть этот дом внутри превратится в алмазный, но чтобы снаружи этого не видно было; а в комнатах пусть длинные золотые столы ломятся от снеди и напитков, а около столов пусть будут золотые скамейки для сидения!

И кошка его, и собака его были живы; от золы они стали пестрыми. Он подпустил их к золотому столу-самокату, и они наелись вволю, а потом вышли на солнце и развалились животами кверху.

С утра и до послеобеденного времени мать Одинокого бродила по городу. Возвратилась она домой, посмотрела в дверь, и в глазах у нее от удивления потемнело.

— Ой, мой очаг! Я по ошибке попала в чей-то дом!

А сын ее стоит в тени, следит за ней.

— О аллах! Это ведь наш дом: к нему ведь нет другой дороги, кроме одной тропы?! Что это может означать?

Она подошла к окну, посмотрела в него, быстро отскочила и ударилась затылком о косяк; вышла во двор, озирается. Зашла к соседке и просит ее:

— В своем ли я уме, не сдурела ли я? Покажите мне наш дом, я его не нахожу больше!

Соседка хохочет и говорит ей:

— Да потухнет мой очаг, вон твой дом!

Бедняжка опять пошла по тропе — другого прохода к их дому не было. Видит: собачка и кошка спят на солнце.

— Это наша кошка, и собачка ведь наша! Куда же мне еще войти, если бог не проклял меня?!

Она сделала два шага от двери в комнату, но в глазах ее опять все потемнело: не узнает комнаты. Сын, наблюдавший за ней, сжалился над ней и говорит:

— Что такое, нана, что ты никак не зайдешь в свой дом?

— Увы, увы, мой очаг! Откуда у нас появился этот дом?

— Бог дал, нана, бог! Что ты принесла для нас с базара?

— Я ничего больше не понимаю! Я не решалась разменять твои деньги и с утра до сих пор кружила по улицам города!

Он посадил ее на золотое кресло и завел с ней разговоры:

— Дом силен советом, — говорит он матери. — Теперь наступила пора мне и жениться.

— А, да съем я твои болезни, хорошо, если бы и у нас было что-либо такое, чтобы бурьяна в нашем дворе стало меньше!

— В таком случае иди свахой от меня к дочери алдара!

— Даже мимо него, мальчик мой, я никогда не смела пройти, — отвечает ему мать. — Как теперь я пойду к нему сватать за тебя его дочь?

— Нельзя, нана, не идти! Иди!

Ничего не оставалось ей делать. Пошла она к алдару. Подходит к нему с поклонами:

— Клянусь счастьем твоим, алдар наш! Пусть благополучие сопутствует тебе, наш мальчик сватает твою дочь!

— Ах ты, старое посмешище для людей! Разве я дочь свою воспитывал до сих пор ради тебя и твоего сына?! — и с эти-ми словами он приказал своим слугам избить ее.

Дочь алдара спустилась с башни к своему отцу и спрашивает его:

— Отец мой, за что ты сегодня приказал избить эту женщину?

— За то, что она, беднячка, осмелилась явиться ко мне, чтобы сватать тебя за своего сына.

— А зачем нужно было ее избивать? Сказал бы ей доброе слово: «Сто тысяч — мой калым; сто кобылиц совершенно вороных, сто жеребцов совершенно белых; твой дом должен быть больше моего дома; от твоего дома должна быть дорожка до моего дома, которая не должна касаться земли, а по этой дорожке должны быть расставлены сиденья для отдыха; над сиденьями должны висеть гроздья винограда. Вот тебе мой калым, и пусть дочь моя будет вам моим подарком». И ты, отец мой, сохранил бы свое благородство.

Юноша Одинокий вошел во внутреннюю комнату; сбросил свое кольцо на ладонь и говорит:

— Матери моей нужна хорошая верхняя одежда, золотые башмаки на высоких каблуках да золотой пояс!

Одевшись так, она опять явилась к алдару сватать дочь его за своего сына. Подходит опять к алдару и говорит ему:

— Эй, алдар! Пока ты не побьешь меня собачьей ножкой, до тех пор я не уйду от тебя.

— Ай, — сказал он ей, — друг мой и друг бога! Если ты сможешь заплатить калым, то я согласен выдать свою дочь за твоего сына!

— Скажи мне, каков будет твой калым? Если мы будем в состоянии, то заплатим.

— А калым наш таков: чистыми деньгами сто тысяч; сто совершенно вороных кобылиц-саулохов и сто белых жеребцов. Кроме того, дом ваш должен быть выше нашего дома; от вашего дома до нашего должна быть устроена дорожка, которая не касалась бы земли, а на ней расставлены сиденья для отдыха; над сиденьями должны висеть гроздья винограда. Это тебе мой калым. Тогда дочь моя да будет тебе моим подарком и да принесет тебе и сыну твоему радость!

— Я еще не могу дать тебе, алдар, твердого ответа, но пойду к своему сыну и передам ему твои условия.

Радуясь, она возвратилась к своему сыну.

— Ну, сын мой, — сказала она ему, смеясь, — я дала за тебя слово. Теперь все зависит от твоего мужества и находчивости. Чтобы не забыть, перечислю тебе все, что требуется от тебя как калым: сто совершенно вороных кобылиц-саулохов, сто белых жеребцов; сто тысяч чистыми деньгами; кроме того, наш дом должен быть выше его дома; от нашего дома до алдарского должна быть устроена дорожка, которая не должна касаться земли, на дорожке должны быть расставлены сиденья для отдыха, а над сиденьями должны висеть качаясь гроздья винограда. Вот на том я дала согласие; алдарская дочь засватана за тебя.

— Нана, не бойся! Хорошо, что ты засватала алдарскую дочь за меня!