Осенняя легенда - [40]

Как только новоиспеченные оруженосцы и их наставники покинули поле, Артур подал знак трубить сигнал к началу турнира. Гости выслали вперед знамена, и когда на поле выехал Бедивер, рядом с ним гарцевал Мордред, сжимая в руках флаг с изображением Красного Дракона. Они остановились в центре арены и не спеша поворачивались, чтобы дать возможность другим оруженосцам склонить стяги, приветствуя знамя короля. Когда церемония окончилась, Бедивер и Мордред подвезли знамя к нашим местам и от имени народа салютовали Артуру.

– Присоединяйтесь к нам, – предложила я Бедиверу, когда он укрепил древко позади короля.

Итак, они с Мордредом оказались рядом с нами и весь день наблюдали, как лучшие воины и претенденты на это звание демонстрировали публике свое искусство. Динадан, быстрый и верткий, прекрасно управлялся с мечом против более сильного, но медлительного Гахериса. Саграмор, известный здоровяк, которого, точно быка, трудно раскачать, но так же трудно и остановить, привлек внимание зрителей новой хваткой копья. А Паломид, без сомнения, превзошел всех в седле, показывая старые и новые трюки. Но ближе к вечеру стало ясно, что лучше всех оказался Гавейн. Он готовился уже получить награду, когда на поле выехал неизвестный рыцарь и бросил вызов рыжеголовому воину.

Новый боец имел хорошее вооружение и обладал прекрасными манерами, и вскоре я поняла, что это Боменс. Воины сражались сначала на конях, потом пешими, а когда Гавейн на секунду потерял равновесие, незнакомец тут же оказался на нем и, сев поперек груди, пригвоздил его руки к земле.

– Сдавайся! – закричал он. – Сдавайся во славу Моргаузы, королевы Оркнейских островов!

Публика изумленно вздохнула, а бойцы загалдели. Потом Гавейн поднялся на ноги, а незнакомец снял с головы шлем. Луч солнца упал на его соломенную шевелюру, и рев зрителей показал, что они узнали воина. Светловолосый юноша возмужал и за год превратился в настоящего мужчину. Я с гордостью улыбнулась ему.

– Боже! Да это же Гарет! – Мордред внезапно вскочил со своего места. – Мой брат, которого мы считали утонувшим. – Мальчик перескочил через ограждение и побежал, по-прежнему выкрикивая имя брата.

Заслышав голос Мордреда, Боменс поднял глаза и бросился навстречу брату и уже через секунду тискал нового оруженосца в медвежьих объятиях.

Гавейн оторопело стоял, пораженный тем, что бился с ближайшим родственником, пока братья не повернулись к нему и не заключили и его в свои радостные объятия. Слезы счастья хлынули из глаз у всех троих.

Я вспомнила Моргаузу, представила, как она горевала, когда сообщила мне, что Гарет пропал где-то в море. А он был здесь – жив и здоров. Хоть я и не любила ту женщину, но сейчас жалела, что она сошла в могилу, так и не узнав, что ее сын не погиб… хотя ведь сам Гарет упорно отказывался поведать, откуда он родом. Может быть, он нарочно пустил слух о своей смерти, чтобы ускользнуть от матери. Если так, то это красноречиво говорит, какой властью над детьми обладала Моргауза. На секунду мой взгляд задержался на Мордреде, и я в который раз спросила себя, о чем ему рассказала мать, а что утаила.

Завершение турнира получилось на славу, и все были сильно возбуждены, когда собрались на праздник урожая.

Праздник в августе я всегда любила больше всего. Он самый веселый из четырех святых дней: радостнее Самхейна,[10] не такой бешеный, как праздник костров Белтейн, и уж, конечно, потешнее Имболка, которым начинается стылый месяц февраль. Участники приносят хлеб, испеченный из первого помола нового урожая, и складывают на столе во дворе.

Туда же кладут свежие овсяные лепешки, ячменные буханки, грубый хлеб Бог знает из какой мешанины и пшеничные ковриги из нашей собственной пекарни. Я видела, как утром над ними склонялась, покачивая головой, кухарка и разглядывала углубления в корочке, которые образовались от того, что на подходящем тесте танцевали домовые.

– Мы зовем их добрыми соседями, а вернее было бы – надоедливыми бесенятами, – пробормотала женщина, и я заметила, как она сотворила знак против зла, чтобы духи не обиделись на ее поспешные слова. И все же золотистые пышки получились на славу – достойное подношение богам урожая.

Как только весь хлеб был собран, отец Болдуин, отбросив всяческие сомнения по поводу своего участия в языческом празднике, не только благословил плоды труда, но возблагодарил за них и своего Бога, и всех местных богов. Я слушала священнослужителя и думала, что, если бы они все были так же великодушны, я приветствовала бы их с большей радостью.

Хлеб был преломлен и освящен, священное вино пошло по кругу, и рыцари двинулись в базилику. Круглый Стол установили вместе со стульями и знаменами; закругленный помост и горящие светильники образовали круг. Везде – яркие краски, приветствия, добрые пожелания. Линетта села рядом со мной, а Гарет занял место Гавейна подле Артура; кругом шутили и пересказывали его приключение. Но когда позже люди стали переходить с одного места на другое, юноша присоединился к Линетте, и я поинтересовалась о его мнимой смерти.

– Она не была запланирована, миледи, – ответил светловолосый рыцарь, взбалтывая вино в бокале и разглядывая образовавшийся в центре его вихрь. – Несколько лет назад, как раз перед моим тринадцатилетием, я плыл в море на небольшом суденышке, которое разбилось у скалы, прозванной Баржой старика. По воле богов, меня, скорее мертвого, чем живого, в заливе у страны пиктов подобрал рыбак – я плыл, вцепившись в обломки судна. Вдвоем с женой они выходили меня. А когда я понял, что никто не догадывается о моем благородном происхождении, я решил воспользоваться случаем и постараться самому устроить свою жизнь. Я понимал, что с такими старшими братьями, как Гавейн, Гахерис и Агравейн, навсегда останусь в тени, если не сумею доказать сам, чего я стою.