Осенний светлый день - [58]

Мы не спешим варить ужин: осенняя ночь длинна. И лишь поставили кипятить чай в большом котелке. Лежим у костра, смотрим на звезды в редких разрывах туч, на воду, на отражение звезд в воде.

Костер наш горит жарко и ровно, он будет так еще долго гореть. Быть может, кто из рыбаков и охотников, увидев наш костер, сядет в лодку и приплывет к нам. Если он, конечно, сейчас один.

Нынче на вечерней зорьке я расстрелял много патронов, а добыл две утки. Говорю об этом Валентину: патроны приходится заряжать ему.

— Все правильно, — говорит он. — Я где-то читал — там это выдавалось за рассуждения умного селезня: чтобы убить одну утку, охотники тратят чуть ли не три килограмма дроби. Так что ты не расстраивайся.

Но я-то знаю, что для Валентина этот расчет не подходит: стрелок он, не в пример мне, хороший.

— Как-то обидно этот селезень считает. Не берет он во внимание наше, день ото дня растущее, мастерство.

Валентин подталкивает подгоревшее бревешко дальше в огонь — и в черноту неба взвиваются красные искры.

— Не брал, вернее. Дело в том, что его вскоре нашли в камышах убитым. И в голове у него сидела всего-навсего одна дробина.

Пляшут языки пламени. Огонь жертвенника и огонь праздничного костра — в одном кругу. Сходятся, расходятся, растворяются друг в друге и рождаются друг из друга огненные ленты.

Где-то слабо затарахтел лодочный мотор. Скоро стало понятно, что лодка идет в нашу сторону: звук быстро нарастал. А потом стало видно на воде темное пятно и белый бурунный за ним след. У самого берега на лодке выключили мотор, и лодка по инерции, плавно вползла в освещенный костром круг. Из лодки, прямо в малую воду, ступил человек. Хлюпая броднями и погромыхивая длинной причальной цепью, человек вытащил нос лодки на берег, обмотнул цепь вокруг ближней коряги и подошел к костру. Щурясь от яркого света и улыбаясь исходящему сухим жаром костру, поприветствовал застуженным голосом:

— Здорово, мужики.

— Здорово, — ответили мы враз.

Наш гость расстегивает телогрейку, чтобы тело скорее пропиталось теплом, тянет навстречу теплу руки.

— Хотел свой костер ладить, да ваш увидел. Дай, думаю, поплыву. Ночевать принимаете?

— Места хватит.

Гость идет к лодке и возвращается с тощим, видавшим виды рюкзаком. Он домовито располагается у костра, достает из рюкзака прокопченный мятый котелок.

— Чаек сейчас поставим.

— Да у нас уже кипит.

Валентин встает, отворачивая лицо от жара, снимает с костра бурлящий котелок. Из жестяной коробочки высыпает на ладонь, а потом бросает в котелок заварку. И, чуть помедлив, добавляет еще. И тотчас к запахам осенней ночи примешивается вязкий аромат чая.

Смотрю на гостя. Невысокий, плотный. Дубленое, в крупных складках лицо. Потертая, но добротная и удобная одежда, высокие болотные сапоги. На поясе широкий в самодельном деревянном чехле нож. Обычный рыбак и охотник-любитель.

И гость по-приятельски смотрит на нас.

И, странное дело, с какой-то светлой уверенностью вижу, он знает, что мы ему рады. А он рад нам. Мы не расспрашиваем, да и вряд ли будем расспрашивать друг друга кто да зачем, да откуда. Просто, мы — люди, а все остальное сейчас — мелкие, незначительные подробности. Важно ли мне знать его имя, знать, где он живет? Мне важно сейчас, что он живет на одной со мной земле и у нас с ним сейчас один костер.

Тихо на море. Чуть всплескивает о борта лодки короткая волна, еле слышно вздыхают за спиной под слабым ветром молодые сосны. Гудит могучей силой наш костер.

— Скоро гусь, должно быть, пойдет, — говорит наш новый приятель.

— Должен бы.

Должен бы. Время к тому идет. Ночи все холодней и длинней, осыпается березовый лист, а в непогоду посыплет с неба теперь, скорее всего, не дождь, а снег. Повалит снег, и появятся в наших краях перелетные гуси.

Валентин подбрасывает в костер дрова и с большим котелком идет к морю за водой. Он останавливается у самой кромки берега, смотрит, слушает и говорит:

— Едет кто-то. На веслах. Близко уже.

Теперь и я уже слышу, как поскрипывают в море уключины, как взбулькивает вода под спокойными веслами.

Впереди длинная осенняя ночь…

ТУМАН

Тяжелы осенние туманы. В безветрие они плотно лежат на воде, они вспухают, растут и, как перекисшее тесто из квашни, выползают туманы на низкие берега. И тогда — где солнце, где твой дом, где твои дороги?

Мы ночевали на маленьком острове, расположенном километрах в двух от берега. Здесь несколько островов, вытянутых в линию наподобие Курильской гряды и удаленных друг от друга метров на двести-триста. Утром и вечером над островами утиный перелет. Мы немного постреляли вчера и особенно надеялись на утро. Но под утро пал туман. Плотный, вязкий. Об охоте нечего было и думать. А где-то совсем рядом, в затопленных кустах, плескались невидимые утки, перекликались сытыми спокойными голосами.

— Слышь, крякаш голос подает? — спрашивает Валентин. — Солидно так: ка-ка… А это — чирок.

Оставалось одно — ждать. Вот подует ветер, сомнет безмолвную неподвижность тумана и, разорвав это заглохшее месиво, разнесет его по дальним хребтам и лесам. Или солнце наберет силу и растопит, иссушит туман. Тогда мы и постреляем. А пока одно — ждать.