Осенний светлый день - [53]

— Около зимовья всегда успеем обить. А там у тропы кедрач шибко привлекательный. Любого остановит. И место для выноса удобное. — Костя хоть и заострился скулами от недовольства, но снизошел до многословного объяснения. — Мы раньше всех пришли сюда, нам и выбирать участки. А то притащатся…

Глеб спорить не стал, в словах бригадира некоторый резон был: тяжелые крапивные мешки с шишками сподручнее по тропе выносить, нежели чертоломить по мхам, через бадановые заросли, через валежник.

Собрались, как всегда, быстро. Побросали в рюкзак продуктишки на пару дней, вывалили неподалеку от костра на утоптанную площадку остатки вчерашней еды, ворону Гришке на временный прокорм, потуже подпоясались и — вперед. Ивану пришлось прихватить и ружье. В бригаде было два ружья: у Ивана и Кости, с которым тот никогда не расставался. Иван свое ружье таскать ленился, старался оставлять его в зимовье, но после того как наткнулись на медвежьи следы, стал носить тяжелое, мешающее работе ружье более охотно.

В тот день Иван «колотился» неподалеку от остальных мужиков, постоянно слышал глухой перестук колотов, работалось споро и бодро, и он увлекся, но постепенно стал испытывать непонятную тревогу и вдруг осознал, что остался один. Он посмотрел на часы — половина двенадцатого. До встречи у первого зимовья, где решили собраться на обед, еще два с половиной часа. Иван выбрал очередной богатый орехами кедр, но бить не стал, прислонил колот к стволу и стал слушать. Тайга словно затаилась, не слышно ни одного работающего колота. Это было непонятно и немного пугающе.

Но вот вниз по склону послышался приглушенный расстоянием вскрик, и Иван уверился, что что-то произошло.

Он прикинул направление и, не особенно поспешая, направился на вскрик, прошел совсем немного и увидел мелькнувшего меж стволов человека, окликнул и помахал ему рукой, думая, что это кто-то из своих, но человек не остановился, а вроде как заспешил даже и быстренько исчез.

Беспокойство теперь все больше охватывало Ивана, он нервно поправлял на плече ружье и ускорял ход. Через сотню шагов он увидел Глеба. Тот вроде шел к нему, потому что, увидев Ивана, сразу же остановился и стал ждать.

— Куда это вы все подевались? — недовольно спросил Иван еще издали.

— Ограбили нас, — нервно выкрикнул Глеб. — Орехи уперли.

— Как это? — не понял Иван.

— А вот так.

Только тут Иван увидел, что он совсем близко подошел к лабазу, стоит только спуститься немного — и будет лабаз.

Иван молча пошел к тайнику, хотя знал, что ходить туда уже незачем.

Все было так, как Иван себе и представлял: полиэтиленовый тент, прикрывавший мешки от дождя, валялся под ногами, здесь же валялся пихтовый лапник, который должен был уберечь лабаз от чужого глаза, и пустой жердяной настил казался сейчас бесстыдно оголенным. На мху желтели просыпанные орехи.

Иван повернулся к Глебу и задал пустой вопрос:

— Кто это?

Но у Глеба, оказывается, был серьезный ответ:

— Думаю, что мойгатовские пропойцы. Вместе со вчерашним нашим гостем. Эта шарага сейчас в зимовье. Костя с Тимохой к ним пошли, а я за тобой вернулся.

Иван всегда завидовал умению Глеба ходить по тайге. И не спешит тот вроде, идет без напряжения, но он как бы плывет между деревьями, и ему не мешают ни кусты, ни валежины, ни камни. А успеть за ним — дело непростое. Глеб обычно не гонит лошадей, соизмеряет ход с силами Ивана, но тут ждать его не стал, пошел споро, не оглядываясь.

Давно Иван не был около первого зимовья. Снег здесь уже почти сошел, и покатая вырубка перед зимовьем зеленела молодой травой — желтела многолетними холмами обработанных шишек. Посредине лужайки, на обрубке сухостоины, как воробьи на ветке, сидели, нахохлившись, Тимоха и Глеб. Костя, сутулясь больше, чем обычно, ходил около зимовья, принюхивался, приглядывался.

— Они, они взяли, больше некому, — громко и раздраженно сказал Костя, увидев подходящего Ивана, и ткнул стволом ружья в сторону зимовья, нимало не боясь, что «они» могут услышать. — Я и мешок наш на крыше нашел. Еще вчера, когда этот хмырь шибко пьяного изображал, я кое-что понял.

— Да не брали мы ничего, — раздался хриплый голос из зимовья, и Иван узнал голос тракториста.

— А это мы еще узнаем. — Костя подошел к зимовью и оседлал дверной порог. — Садись рядом, — пригласил он Ивана.

Стесняясь перед невидимыми еще людьми, которых Костя столь легко обвинил в воровстве, Иван бочком притулился на пороге, заглянул внутрь зимовья. На нарах сидели пятеро мужиков и дружно курили. Когда глаза привыкли к полумраку, Иван стал различать лица и удивился их испитости. Мужики были разного возраста, младшему было, пожалуй, не больше двадцати лет, но общая печать пьяной выморочности тронула и его лицо. На нарах сидело само зло, носители зла и одновременно жертвы этого зла.

Миролюбец Глеб втиснулся между Иваном и Костей, заговорил просительно:

— Вы, мужики, наши орехи взяли. Больше некому. Отдайте по-хорошему, и забудем это дело. Слышите, мужики.

— Не брали мы ничего, — ответил знакомый тракторист. — Мы разве не понимаем, что нельзя брать.

— Ну хорошо, не брали, — легко согласился Глеб. — Ну а вот этот тросик зачем в тайгу принесли? — Глеб протянул руку, и Иван увидел бухточку тонкого стального тросика. — Изюбрей на тропах душить?