Осенний светлый день - [50]

— На ток ходил? — спросил Иван и свесил ноги с нар.

Глеб, не поворачивая головы, согласно кивнул.

— Не добыл? — Охота на глухаря, птицу сторожкую и умную, позволяющую сделать под любовную песню лишь два-три стремительных и утайливых шага, требует немалого умения, и неудача на току — дело обычное. — Ток не нашел или подшумел?

— И нашел, и не подшумел. — Голос у Глеба бесцветный и скучный. — В том-то и дело, что добыл.

— Врешь, поди, — подал из своего угла голос Костя.

— Чего врать-то. Вон он за стеной висит.

Думая, что Глеб их разыгрывает, Иван нырнул в дверной проем, прижмурился от яркого света, хлынувшего в глаза, и увидел подвешенного за связанные ноги глухаря. Петух был хорош, не молодой, но и далеко еще не старый, в самом расцвете своего птичьего века. Мощные, в ороговевших натеках ноги, крупное туловище в глянцевых перьях, налитые кровью надбровные дуги, крупный, с крутым загибом нос. Иван прикинул птицу на вес — килограммов пять потянет, но тут же устыдился своего откровенно корыстного интереса. Да и вообще, к гастрономической радости подмешивалось смутное и далекое чувство тоски не тоски, но неудовольствия собой, вины. Теперь стало понятней и состояние Глеба.

— Хорошая птичка, — сказал Иван громко.

— А что, неплохая. — Глеб высунулся из дверного проема. Охотничья радость удаче пересилила в Глебе все остальные чувства, лицо его разгладилось, и он уже улыбался. — Я его далеко услышал, а потом, когда метров на сто подобрался, он забеспокоился. Споет коротенькую песню, а потом прислушивается. Глухарь уже рядом, но я его еще не вижу. Прыгнул, только посмотрел, куда бы вторую ногу поставить, а он замолчал. Стою на одной ноге, вот-вот упаду, из последних сил держусь, а он молчит.

Иван слушал заинтересованно. И завистливо. Он уже и не помнил, когда последний раз был на току. И сказал об этом Глебу.

— А ты знаешь, — ответил Глеб, — ток-то не маленький оказался. Я только с одного места больше чем полдесятка голосов насчитал. Если бы знать, что больше на этот ток никто не наведается, то нам с тобой при нужде можно сходить туда разок.

— Да хоть сходить послушать — и то дело.

— Ну это-то в любом случае можно. Богатая птица. Без глухаря тайга не тайга. А ученые говорят, что глухарь жил тогда, когда человека на земле еще и не было. И дальше хочет жить.

— Если мы их не всех успеем съесть, — мрачновато пошутил выбравшийся из зимовья Костя.

— Не съедим, не съедим, — подал голос Тимоха. — Такие, как Глеб, не дадут и попробовать. Вы же все видели, как он жилы из себя тянул, не хотел идти на ток. Будто свою последнюю курицу не давал зарубить. — И не понять: то ли хвалит он Глеба, то ли недовольство свое высказывает.

Да и вообще, странноватый человек Тимоха, хотя вроде бы весь на виду, но суть свою, как ему кажется, прячет старательно: поменьше сделать, побольше взять. Костя, как мимоходом в разговорах выяснилось, пригласил его с собой в тайгу не из-за того, что Тимоха в таежном деле мастак, не из душевной привязанности, а потому, что Тимоха увозит добытые орехи в северные края, где к его мешкам выстраивается нескончаемая очередь любителей кедровых орехов, готовых оплатить любые «накладные» расходы «благодетеля».

— Только дай, — говорил Тимоха. — Вези, просят, побольше.

Костя, промысловик и добытчик, заниматься куплей-продажей считал для себя делом совсем неподходящим, даже стыдным, но и от выгоды не желал отказываться, брал с собой Тимоху не первый год.

Можно, конечно, по другому пути пойти: вывезти орехи из тайги и сдать их в потребкооперацию. Но на это даже совестливый Глеб идти не согласен. Эта самая кооперация не сеяла, не пахала, по низкой цене скупила, по высокой продала — деньги в кармане. А Костя с Тимохой прикидывали, что в этот раз только вывозка орехов до города обойдется не меньше чем в триста рублей. Так что сдавать орехи — это и убыточно, ну хоть не убыточно, но каторжный труд стоит большего.

А промхоз бы мог заработать, вполне мог бы, и большие деньги. Но именно заработать.

Как-то Иван с Глебом от временного безделья принялись, друг друга подогревая, прожекты строить насчет того, что стало бы, если бы у тайги рачительный и крепкий хозяин появился, как бы он мог повести то же орешное дело. Ну, перво-наперво, завоз людей в тайгу организовал хотя бы от тех же Мойгат. Горожанину просто так, своим ходом в тайгу, даже осеннюю, в бесснежье, не сунуться. Не знает он путей-дорог в тайге, а если и знает, тяжело ему, нерасхоженному, по крутякам, по колдобистой тропе тащить на себе груз. А за умеренную плату он с удовольствием купит билет прямого сообщения: Мойгаты — хребет Харамурэн. И именно за умеренную, ибо не здесь лежит главная прибыль Хозяина Всея Тайги. Но, понятно, и бесплатно жечь бензин, гонять технику не резон. Вот тогда не пришлось бы поить «левых» трактористов, не ломать перед ними шапку.

В тот раз Глеба и Ивана занесло до высот, прямо сказать, невообразимых: чтоб этот не существующий пока Хозяин заботился о своих пусть временных, но работниках. Пусть бы за плату, но заботился. И не показушно, не для отчетности, а взаправду. А значит, прежде всего тот Хозяин заботился бы о себе, о своем деле, о своих прибылях.