Осенний светлый день - [25]

Обошлось. Куклин удачно спрятал гусей в недалеком ельнике, споро смотался домой за мешками и в поселке же сговорил прокатиться по тракту малознакомого шофера. Так что к вечеру все было в полном порядке и никакой инспектор был уже не страшен.

Было бы и дальше хорошо, да погода подвела. После снегопада установилось многодневное вёдро, навалилось ненужное тепло, и как ни спешил Вася распродать гусей и самому есть их помногу, до каменной тяжести в желудке, а не успел все причистить. Гусиные тушки взялись тяжелым духом, и больше десятка их пришлось закопать в дальнем углу огорода.

«Грех такое твое деяние», — сказали бы ангелы Василию, и Куклин их скорее всего не понял бы. Слово это, изрядно забытое, почти вышло из обиходного живого языка, и если и употребляется, то стерто, без коренного сурового значения. Если пойдет и дальше так, то составители последующих словарей, чуть помаявшись душевно, снабдят его пометкой «устаревшее».

Но как бы там ни было, был грех или не был, но Вася отнес на книжку почти три сотни рубликов.

Есть в Васиной семье сберегательная книжка, на которую он вкладывал каждую добытую копейку. И не одна книжка, а две. Одна Васина, другая его жены — Капитолины. Но обе они хранились у Капки, и Вася даже никогда не знал, где они лежат. Книжки эти были особенные: вот уж лет двадцать пять, с тех пор как их завели, класть на них деньги клали, но еще никогда не брали с них и рубля. И потому книжки были солидные, сумма рубликов состояла из пяти цифирей, и первая цифирь была уже давно не единица. Никто никогда, кроме работников сберкассы, не видел этих книжек, и ни Капка, ни Вася никогда не хвастались ими, но книжки те позволяли смотреть на всех соседей как бы с высокого бугра. Нищета, шпана. Захочу, так всю улицу со всеми потрохами куплю. Но хоть что-либо купить Вася так и не решился. Не мог он позволить, чтобы сумма на книжке на убыль пошла.

Правда, в последние пять — семь лет появилась у Васи мечта съездить на далекую родину, повидаться с братом. Вася созревал душой, представлял, как он приедет на родину, пройдется по селу среди цветущих садов, придет к брату и сбегутся все соседи, чтобы посмотреть на когда-то нищего Ваську, а теперь самого что ни на есть настоящего богатея. Только вот как соседи узнают, что Василий стал богатеем, того Вася не ведал, но ему все ж казалось, что все будут знать и завидовать.

Но поездка год от году откладывалась: требовала она уйму деньжищ. Перво-наперво билет. Туда и обратно. Даже если не на самолете, а только лишь на поезде, в вагоне, что подешевле, и то уйдут деньги немалые. Потом, подарки. Опять же расходы. А потом, в привычной одежонке в гости не поедешь, нужен костюм. Без него никак не обойтись.

А костюма у Васи никогда не было. Ни в молодые годы, ни тогда, когда карман стал от денег ломиться. Так что, если поехать к брату одному, без Капки, и то еле в пятьсот рубликов уложишься.

И высказали бы ангелы в судный день Васе еще одну просьбу-приказание:

«А расскажи-ка, Вася, как ты почти один, ночей недосыпая, ног своих на каменном чертоломе не жалея, обезрыбил речку Каменную. Не полностью, конечно, обезрыбил, но хариуса поубавил, а тайменя, так того напрочь извел».

О таймене Вася и сам сожалеет. Не стало тайменя, и ручеек, текущий на сберегательные книжки, значительно поослаб.

Знает Вася речку Каменную от устья почти до самого истока, до тех мест, где она скачет по булыжнику и плитняку узким ручейком. Знает все перекаты, все ямы, все пороги.

Весной, когда хариус устремляется в верховья больших и малых рек, Вася надевал бродни, брал многоведерный горбовик и торопился вверх по Каменной к неблизкому порогу. Порог хоть и небольшой, вода обрывается не очень крутым, двухметровым уступом и для летучего, в светлых водах краснокрылого, хариуса преодолимый, но хариус придерживается перед порогом порой в большом количестве. Вот тут-то и промышлял Вася всеми дозволенными и недозволенными способами. В таком месте, да в запретное нерестовое время и удочкой ничего не стоило надергать немалую груду рыбы. А Вася знал кое-что подобычливее удочки.

Возвращался Куклин домой не берегом, где поближе к жилью мог встретиться рыбнадзор, а таежной тропой. Правда, страха большого перед местным и районным рыбнадзором Вася не знал и боялся только одного, неподкупного Сидорова, но тот вот уже сорок с лишним лет имел вместо правой ноги протез и был опасен только в лодке.

Черпал Куклин рыбу и осенями, когда хариус скатывался из ручьев в речки, а из речек в озеро. Из ручья Вася забирал порой все, что в нем водилось. Был бы ручей для такой цели подходящий. Он должен быть рыбным и не очень широким. Где-нибудь на быстринке этот ручей еще зауживают, изготавливают из досок или колотых бревешек лоток и устанавливают его так, чтобы вода устремлялась по этому лотку и обрывалась небольшим водопадиком. А под водопадиком крепится большая авоська из неводной дели. Вот и все устройство. Вода утекает, а живность остается в авоське. Вся не вся, но та, которая в ячею проскользнуть не может. А ее, ячею, можно сделать и такой, в которую и малая малявка не проскочит. Вася же брал рыбу только крупную, жирную, хорошо выгулявшуюся в кормных лесных ручьях. Да и ту на себе в горбовике, даже самом большом, не вынесешь. В таких случаях Вася брал себе в напарники мужика, у которого был конь, пригодный ходить по крутым таежным тропам.