Осенний светлый день - [22]

Дрова разгорались, и тепло медленно наполняло зимовье. Иван обнаружил вдруг, что он уже не крючится под телогрейкой, а вольно вытянулся, готовый принять тепло, которое вот-вот сплошным потоком хлынет от печки и заполнит собою весь видимый и невидимый мир.

Так какой они день в тайге? Иван прикинул, что сегодня двадцатое апреля и, стало быть, пойдет десятый день, как они здесь, но все-таки пересчитал снова, неспешно загибая на руках пальцы. И так получился десятый день. Много, чего там и говорить, впустую прошло времени. По-доброму бы к этой поре надо было бы подумывать о выезде, а они не сбили еще ни одной шишки. Течет время, течет, будто песок между пальцами… Сколько еще дней ждать тепла?

2

Где-то на календарном излете зимы Иван Логинов получил от давнего приятеля Глеба Белых письмо, в котором тот приглашал на подледную рыбалку, и среди семейных новостей — ребятишки учатся, семиклассника Витьку застал с папиросой и дал ему выволочку, отец, дед Константин, заметно сдал, хотя хорохорится как обычно и говорит, что, пока Васю Куклина не похоронит, до тех пор не умрет — сообщил, что весною он берет отпуск сразу за два года, пойдет орешничать и если Иван не против пожить в тайге, отдохнуть, а заодно и неплохо заработать, то тогда тем более поскорее должен приехать, обговорить такое дело.

Иван любил бывать в этом подтаежном поселке, где жило семейство Белых, поселившееся здесь еще во время строительства транссибирской магистрали. Первое поколение Белых было железнодорожными рабочими, второе промышляло охотой, а третье, к которому принадлежал Глеб, хоть и работало на производстве, но в немалой степени занималось тайгой и не мыслило себя без тайги. Большой старый дом Белых жил неторопкой жизнью, летом был всегда полон приезжими родственниками, знакомыми, а то порою знакомыми знакомых, но никому в доме и просторном дворе не было тесно, вроде никто никому не мешал и никто не чувствовал себя лишним. Душе было уютно в таком доме. Вот, пожалуй, это давно утерянное ощущение спокойствия, защищенности и привлекало сюда Ивана.

Предложение Глеба пришлось как нельзя кстати. В тайгу Ивану хотелось, давно хотелось, но как бы он ни выкраивал время осенями, но вот уже лет пять, или того более, вырывался туда лишь на несколько дней, а большой поход откладывал на потом. А скорой весной все вроде должно получиться.

В первую же пятницу после получения письма Иван сел на ночной поезд и под утро был на знакомой станции. На этой маленькой станции останавливались лишь два самых неспешных поезда, вот и пришлось приехать так рано. Будить хозяев не хотелось. Иван посидел в крошечном зале станции, потом решил побродить по давно знакомому поселку, коротая время, и незаметно для себя оказался возле дома Белых. За воротами громыхнула собака, и Иван признал по голосу — Буран, старый пес деда Константина, по дряхлости уже ни на какую работу более не пригодный. Взлаивает на чужие шаги — и то хорошо.

Иван, желая успокоить собаку, подал голос, надеясь, что Буран признает его и замолчит. Собака затихла, даже взвизгнула приветственно, и Иван хотел пройти дальше по улице, но почти сразу же знакомо лязгнуло старинной ковки железо на калитке, и за ворота вышел плотный и рослый старик — дед Константин — и спросил по-старчески глухо и надтреснуто:

— Кого надо?

— Здравствуйте, Константин Петрович.

— Ванюха, что ли? А я тебя сразу и не признал. Богатым будешь. Чего не заходишь, у ворот стоишь?

— Да спите, думаю.

— Ну ты че, паря… Я уж давно встал, да не знаю, куда себя деть. Болтаюсь, как старый веник. Матери хорошо. У ей кухня. Она уж и чайник скипятила. Ты как раз к чаю поспел.

Дед Константин повернулся, шагнул во двор, оставив калитку открытой, тем самым без слов приглашая проходить и быть гостем.

В доме Белых было тепло, жарко топилась большая печь, и после уличной стылости здесь казалось особенно уютно.

— Приехал? — на пороге кухни Ивана встретила Полина Фроловна. — Вот хорошо. Глеб-то тебя ждет. Сейчас я его разбужу.

— Да не надо. Зачем в такую рань будить.

— А и верно, — легко согласилась Полина Фроловна. — Пусть поспит. А ты разболакайся, да чай будем пить.

Матери Глеба лет немало, под восемьдесят, а вот ничто старческое ее вроде и не коснулось. Разве что чуть усохла, чуть сгорбилась, и лицо покрыто сеткой морщин. Но вот глаза — у стариков таких глаз не бывает. Очень живые глаза: усталыми они бывают, но и веселыми бывают, и заинтересованными, и ясными. Очень переменчивые глаза. Если поговорить о новостях страны или там о происках империалистов, то об этом нужно начинать разговор не с дедом Константином, а с Полиной Фроловной. Одна из ее любимых передач по телевизору — программа «Время». И газету свою районную читает. Дед не читает, а она читает. Ивану как-то прежде не доводилось встречать вот такую читающую деревенскую бабушку, которая и в школу-то ходила одну или две зимы, да и то при царе Горохе.

Не успел Иван обогреться чаем, как из темноты соседней комнаты на свет выбрался Глеб, в одних трусах, остановился в кухонных дверях, оперся руками о крашеные колоды, прищурился опухшими от сна глазами.